Едва за Клэренс закрылась дверь, Робин подхватил Марианну на руки и, осыпая страстными поцелуями, отнес на кровать. Он занимался с ней любовью всю ночь, не в силах насладиться ее теплым, гибким, тонким телом так, чтобы достичь, наконец, полного пресыщения. Не размыкая объятий, они проваливались в сон, потом снова просыпались, сливаясь друг с другом.
Не обладая любовным опытом, Марианна интуитивно понимала, до какой степени он нежен и тактичен с ней. Если он чувствовал, что она стесняется какой-нибудь ласки, то не настаивал и отступал. Но несколько мгновений – и она обнаруживала, что он делал с ней то, что собирался, а она вместо стыдливости испытывала упоение. Это было так чудесно – дарить ему себя, без робости и сомнения, чутко отвечать на его желания и растворяться в его щедрых ласках! Едва он оставлял ее, как Марианну охватывала тоска по сладостной тяжести его тела, жару его крепких объятий. И дрожь пронзала ее вновь и вновь, когда она вспоминала только что услышанный ею стон и то, как он замирал, а потом – горячий шепот его ласковых слов и нежные поцелуи, которыми Робин благодарил ее.
– Мне все время мало тебя! Стоит лишь вдохнуть запах твоих волос, и сна как ни бывало! – признался он перед рассветом.
– Хотела бы я понять, что ты испытываешь! – шепотом сказала Марианна, пытаясь представить его ощущения.
За окном еще была ночь, но в ее сумраке уже угадывались первые признаки приближавшегося утра. Марианна лежала в объятиях Робина, и ее тело таяло от сладкой усталости. Прижавшись щекой к плечу Робина, Марианна украдкой вдыхала запах его тела, который нравился ей больше всех самых изысканных ароматов. Она вспоминала деликатные намеки Сэсиль на то, что исполнение супружеского долга не самая легкая из обязанностей жены, и теперь, когда полюбила и познала мужчину, не могла понять, в чем заключается тяжесть этого долга. Ей самой нравилось все, но она была уверена, что ее собственные ощущения не идут ни в какое сравнение с тем, что получал от их близости Робин. Он дремал, и Марианна не надеялась, что он ответит на ее вопрос. Но то ли приобретенная в Шервуде привычка, то ли он всегда обладал чутким сном – Робин услышал ее. По его губам проскользнула ленивая улыбка, он крепко обнял Марианну и шутливо поцеловал в кончик носа.
– Дай мне немного времени, сердце мое, и скоро ты испытаешь то же, что сейчас испытываю я, – пообещал он.
Поймав недоверчивый взгляд Марианны, Робин рассмеялся.
– Верь мне, ласточка! Пусть ты уже не невинна, но по своей сути пока еще осталась девственной. Ты уступаешь моим желаниям из любви, а не из страсти. Но твое тело уже начинает отзываться, и скоро ты будешь желать меня так же, как я желаю тебя. И тогда я услышу, как ты застонешь в моих объятиях. Ты по природе пылкая, но пока твоя пылкость дремлет.
Слушая его, Марианна против воли вспомнила монастырские наставления, и обещания Робина смутили ее.
– Женщина не должна испытывать телесное удовольствие, – возразила она, вызвав у Робина ласковую усмешку. – Правда же, Робин! Благонравная и добропорядочная женщина должна уступать мужчине, не обнаруживая при этом свойств, присущих…
Она помялась, пытаясь найти слово попристойнее.
– Девкам, – помог ей Робин, чем окончательно вогнал Марианну в краску. Снова рассмеявшись, он прижал ее голову к своему плечу и глубоко вздохнул. – То правило, о котором ты говоришь, всего лишь оправдание мужскому эгоизму. Меньше всего я желал бы заключать в объятия ледяную статую. Я хочу, чтобы ты любила меня, и знаю, что твоя любовь возрастет, если я научу тебя разделять со мной наслаждение нашей близостью.
Тесно прильнув к Робину, Марианна сладко зевнула, как котенок.
– То, чего ты хочешь, является обратной стороной того же эгоизма, – сказала она и услышала в ответ жаркий шепот, когда Робин прижался губами к ее виску:
– Ты права, мое сердце! Я намерен привязать тебя к себе так крепко, как только могу!
Наступивший день был наполнен радостью и весельем. Втроем с Клэренс они читали книги, Марианна играла на лютне и пела, но вечером, когда закончился ужин и Клэренс ушла, все вдруг изменилось.
После ухода сестры Робин не спешил увлечь Марианну в постель. Никуда не торопясь, он сидел возле камина, пил вино, и по его отрешенному взгляду Марианна поняла, что он ушел глубоко в себя.
– Что не так, милый? – спросила она, не выдержав тягостной тишины.
Робин поднял глаза на нее, долго смотрел, потом отставил кубок и сказал:
– Я хочу поговорить с тобой, Мэриан.
Она хотела устроиться возле камина рядом с ним, но он остановил ее, вскинув руку в запрещающем жесте, и указал на кресло возле стола.
– Сядь туда. Разговор серьезный, и мне нужна ясная голова.
Марианна послушно села там, где он велел, и обратила на Робина вопрошающий взгляд.
– На рассвете я вернусь в Шервуд, – сказал Робин, пристально глядя на Марианну.
– Да, – эхом слетело с ее губ, и глаза Марианны подернулись грустью.
То, что он сказал дальше, заставило ее забыть и о грусти, и о любых романтических настроениях.
– И я хочу, чтобы ты ушла вместе со мной.