Сама же она сидела на ковре и раскладывала перед собой таблички с руническими знаками. Ее руки следовали правилам расклада, а глаза скользили по рунам, не различая их и не вникая в значение. Марианна думала о Робине и о себе, а еще о размолвке, которая случилась между ними на днях.
Это была их первая размолвка. Она не вылилась в ссору, не закончилась разрывом, но и полного примирения тоже не произошло. Они словно отступили на шаг друг от друга и замерли в ожидании. На сердце Марианны было тяжело: впервые в жизни она стояла перед необходимостью сделать выбор. Ей надлежало принять решение, от которого зависела не только ее дальнейшая судьба, но и судьбы самых близких для нее людей – отца и возлюбленного.
После ночи, проведенной с Робином, Марианна с изнуряющим нетерпением ждала новой встречи с ним. Но когда подземный коридор остался за спиной и Марианна оказалась перед потайной дверью в часовню, ее охватило смятение. Для того чтобы открыть дверь и предстать перед Робином, Марианне пришлось сделать над собой усилие. Ее смущение было так велико, что она почти боялась оказаться лицом к лицу с Робином.
Впрочем, всем ее колебаниям пришел конец, когда он молча схватил Марианну в объятия и стал целовать ее – жарко и страстно. Прошептав несколько нежных бессвязных слов, Робин подхватил Марианну на руки и вынес из часовни. Он опять приехал верхом, и Марианна подумала, что его снова ждут дела Шервуда. Но прежде чем она успела в полной мере испытать огорчение, Робин, не выпуская ее из рук, вскочил в седло и усадил Марианну перед собой.
– Тебя так долго не было! – услышала она его шепот. – Я уже собрался сам идти во Фледстан и узнать, не случилось ли чего-нибудь с тобой!
Он снова привез ее в дом Эллен. На этот раз хозяйки вовсе не оказалось дома, но Робина это обстоятельство не смутило ни в малейшей степени. Расседлав вороного, он взял Марианну за руку и увлек ее внутрь.
– Хочешь первой в этом году земляники? – спросил он, разводя в очаге огонь.
Когда пламя осветило скромное убранство дома, Марианна увидела на столе большое блюдо с сочными красными ягодами, кувшин и два кубка. Робин усадил ее за стол, разлил по кубкам вино и сел напротив Марианны. Не зная, о чем заговорить, Марианна ела землянику, чувствуя на себе неотрывный взгляд Робина. Она подняла голову и встретилась с ним глазами. Он отставил едва пригубленный кубок и взял руку Марианны в свою. Не сводя с нее глаз, Робин перебирал ее пальцы и молчал, но молчал так красноречиво!
Высвободив руку, Марианна поднялась из-за стола и подошла к алькову. Она медленно сняла с кровати покрывало, аккуратно сложила его и поднесла руку к шнуровке платья. В следующее мгновение ее сковали руки Робина, и она оказалась накрепко прижатой спиной к его груди.
– Радость моя! – прошептал Робин, дотрагиваясь поцелуями до ее щеки, светлого завитка волос за ухом, а его руки властно и нежно заскользили вдоль тела Марианны.
Он повернул ее лицом к себе, прильнул к губам, и, захваченная поцелуем, Марианна не заметила, как он раздел ее и уложил на постель. Твердо решив быть на этот раз мужественной и смелой, она приготовилась перенести боль так, чтобы он ничего не заметил. Но никакой боли она не почувствовала, о чем и шепнула Робину. Он улыбнулся и ничего не сказал в ответ, лишь нежно поцеловал Марианну. Но после ее признания он дал себе волю, не проявляя больше такой сдержанности, как в первый раз. Он наслаждался ею, как путник, проделавший долгий путь по пустыне, наслаждался бы свежестью родниковой воды, как иззябший от стужи – теплом солнечных лучей: с неутолимой жаждой, без силы оторваться от источника жизни и благодатного тепла. А Марианна, покорно уступая ему, испытывала прежде неведомое ей счастье просто служить для любимого источником наслаждения. Ее до глубины души волновали приглушенные стоны, вырывавшиеся из его груди. С замиранием сердца она льнула к нему, скользила ладонями по его телу, обвивала руками плечи и не могла поверить, что этот единственный для нее и желанный мужчина отныне и навсегда связан с ней, принадлежит ей так же, как она принадлежит ему.
– Не могу перестать удивляться! – прошептала она, гладя кончиками пальцев его лицо, когда он лежал, придавив ее собой, отдыхая после близости.
– Чему? – не открывая глаз, прошептал он в ответ, ловя ее пальцы губами.
– Как тебе удалось бродить со мной по лесу столько ночей и просто держать меня за руку?
Он тихо рассмеялся, приоткрыл глаза и посмотрел на нее бесконечно любящим взглядом.
– Я постоянно твердил в уме: терпение – добродетель. Только тем и спасался.
Не размыкая объятий, они целовались, разговаривали, смеялись, потом опять начинали целоваться, и он вновь привлекал ее к себе. В этом блаженном слиянии душ и тел прошла их вторая совместная ночь.
– Сердце мое! – шептал он, когда они все-таки не смогли больше противиться усталости и сну. – Если бы ты знала, как я счастлив обнимать тебя, зная, что это действительно ты, а не очередной обман воображения!