Он заплатил круглую сумму и понес книги в машину. После он поехал по обычному маршруту, к Лизе, вышел через черный ход и через час подкатил на такси к поселку, где обитала Таназар. Отпустив таксиста, прошел вверх по склону, через весь поселок, вошел во двор через металлическую белую калитку в сад, с черного входа, чтобы не бросаться в глаза соседям, если кто-то сейчас дома и случайно выглянул в окно.
В саду пахло розами и вечерними цветами, которые источают аромат только в сумерках и ночью. Светлые дорожки из белого камня словно бы мерцали. Таназар сидела на скамье чугунного литья с каменной розовой плитой в качестве сиденья. Это местечко в саду было так увито виноградом и розами, что с улицы оно не просматривалось.
Герман подсел к Таназар, приобнял за плечи, положил книгу в зеленой с цветочками оберточной бумаге ей на колени.
— Это ведь по-русски, — разочарованно протянула она, развернув сверток. — Как ты любишь говорить: «Близок локоток да не укусишь».
— А я почитаю тебе стихи ты поймешь сердцем, по звучанию. И к тому же я могу перевести.
Он стал читать по-русски и переводил некоторые четверостишья. Вдруг, прочитав очередной стих, он загрустил, задумался.
Таназар сидела, прислонившись к нему, опершись локтем о его колено. Когда он замолчал, она легонько толкнула его, что, мол, затих? Тогда он перевел ей, стараясь сохранить ритмику стихотворения на французском:
Она помолчала, осознавая прочитанное и порывисто вскочила. Она все равно носила длинные платья по-юношеской берберской привычке. Шила себе сама такие же хубба как дома. Только на деловые встречи облачалась в костюм с опять же длинной юбкой.
— Я выброшу этот плед! — воскликнула она, сверкая глазами.
— Мне нравится, когда ты такая, — негромко засмеялся Герман. — Плед ни в чем не виноват.
— Нет, теперь я буду на него смотреть и думать нехорошее.
— А ты не думай. Оставь уж его мне, я люблю им укрываться. Пока я живой и в ближайшие десятилетия не планирую отправляться в Могилевскую губернию, — так любил говорить Иван Аркадьевич.
— Куда? — переспросила Таназар. Она понимала русские слова, но самые простые — стул, кровать, яблоко…
— Вот послушай! — Он заглянул в книгу:
— Еще лучше! — гневно возмутилась она. — Ты нарочно взялся меня пугать сегодня?
— Боже упаси! Я думал, что тебе понравится. Ведь это поэзия.
— Это проклятые пророчества! — топнула ногой Таназар. — Я выброшу его стихи! Найду его, — она ткнула пальцем в книгу, — и выцарапаю ему глаза.
— Вряд ли получится. Он умер от тифа в лагере в СССР. И если он пророчил, то лишь себе.
Таназар убежала в дом. Герман решил, что остаток ночи придется утешать ее, вытирать слезы. Она иногда могла истерить несколько часов кряду. Однако через минуту Таназар прибежала обратно и сунула какой-то глиняный кругляшок в руку Германа.
— Носи с собой, прошу тебя. Это талисман.
Талисман был на кожаном шнурке, и Крэйс сразу надел его на шею. С тех пор не снимал…
Они уснули, укрывшись тем самым потертым пледом, которого теперь боялась Таназар. В открытое окно наносило запах цветов из сада. Пели птицы. Тут можно было не опасаться грабителей.
Крэйс, наматывая на палец прядь длинных черных волос Таназар, вдыхая их миндальный аромат, подумал, что у Таназар своя собственная локация. Только они избрали для себя добровольное заключение, и он готов в нем пребывать пожизненно. Но чуть свет Герман поднялся, подоткнул под бок Таназар край пледа и направился к Лизе, чтобы расплатиться с ней, выйти из ее подъезда и погнать машину в Роодеплат. Там его ждали пробирки, мензурки, подопытные животные и не только…
Под руководством Крэйса пытались разрабатывать вирус безопасный для белых и смертельный для чернокожих.
Этот проект курировал главный военный врач ЮАР, но задача по созданию вируса так и не была решена.
Однако Бассон и его помощники в тот момент, когда деятельность лаборатории стала приносить первые плоды, начали привозить людей для проведения опытов, в основном, пленных намибийских партизан. «Материал» — так они называли оборванных, избитых, голодных людей.
Их содержали в низком, душном строении, которое, по-видимому, строили именно для «материала», до этого барак пустовал.
Едва только Крэйс смекнул, к чему идет дело, у него был порыв бросить все и сбежать. Но Центр настаивал на продолжении работы Эврифона в проекте «Берег».