Локация «Берег»

Однако Герман не питал иллюзий по поводу ослабления их бдительности. Он предпринял все предосторожности, когда потихоньку, изо дня в день, начал делать копии самых ключевых деталей исследований — вирусологических и тех химических, к которым имел доступ.

А поскольку работал он в проекте с момента его основания, пользовался безграничным (если такое понятие вообще применимо к Вутеру) доверием, то доступ он имел практически ко всему объему информации.

Больше всего его донимал своей подозрительностью капитан Хоф. Получив повышение, Томас Хоф загордился и решил, что имеет право присматривать за самим Крэйсом. Он ходил за ним по пятам по всей лаборатории так, что Герман, чтобы скрыться от него, предпочитал сидеть в стерильном боксе с препаратами или вскрывать со своим ассистентом трупы подопытных животных. Людей для опытов в проект уже не поставляли.

Последний раз, когда материал привозили, Бассон сам лично присутствовал при опыте. Чернокожих привязали к столбам во дворе и нанесли им на кожу желеобразный состав, который должен был их убить. Но ничего не произошло.

Тогда Вутер попросил испытать миорелаксанты на этих же парнях. Они умерли. Их трупы он даже не требовал вскрывать или фиксировать в журнале проводимых опытов. С самолета сбрасывать тела, как обычно, не стали, отдали де Коку, и он избавился от них своим привычным методом — взорвал.

Все это происходило накануне заявления де Клерка о сворачивании режима апартеида и, знающий больше остальных Бассон, неистовствовал, отыгрываясь на пленных.

Хождения Хофа увенчались успехом. Капитан обнаружил в ксероксе копию документа, забытого там Крэйсом.

Когда Хоф начал носиться с ним по лаборатории, как курица с яйцом, он захватал листок, давал его своим коллегам, в итоге стер отпечатки пальцев Германа. Крэйс хладнокровно (а что ему еще оставалось) положил в сейф сделанную им копию, благо страница не содержала ничего, кроме напечатанного текста — ни печатей, ни подписей, по ним сразу можно было определить, что листок — всего лишь копия.

Это и спасло Германа при расследовании — так как по результатам проверки из его сейфа ничего не пропало.

Но Хоф закусил удила, памятуя о том, как Крэйс несколько лет назад слишком благожелательно отпустил того крайне подозрительного голландца.

Герман все острее чувствовал, что вот-вот Хоф и его подручные решатся на активные действия. Психопатичный капитан, состояние психики которого усугубили участие в проекте, уничтожение трупов, присутствие при некоторых экспериментах, не воспринимал увещевания своих приятелей. А они справедливо опасались гнева Бассона, ведь Крэйс его приятель…

Герман замечал все эти терзания капитана, написанные на его не отягощенной интеллектом физиономии, и понимал, что Хоф вот-вот сорвется — обыщет кабинет и все закоулки Роодеплата, а что самое опасное, может решиться обыскать дом Крэйса и сад. Медлить было никак нельзя. В ближайший выходной Крэйс перепрятал папку с документами из тайника в саду в тайник под днищем своей машины и поехал к Лизе.

Машину преследователей он заметил сразу, да они особо и не таились.

Крэйсу пришлось ускориться и совершить несколько маневров, чтобы иметь фору около дома Лизы и достать папку из тайника без свидетелей. Герман успел. Когда зашел в подъезд и выглянул через верхнюю стеклянную часть входной двери, увидел въезжающую во двор машину Хофа.

До Таназар он добрался без приключений. Она услышала, как он негромко хлопнул дверью со стороны сада, и ей пришлось попросить заказчицу перенести примерку на другой день. Они обговаривали с Германом, что его никто в ее доме не должен видеть. Сегодня Крэйс пришел раньше, и Таназар заволновалась.

— Я ненадолго, — сообщил он, едва она вышла на кухню, где Герман допивал уже второй стакан воды. — Слушай меня очень внимательно. Здесь, — он похлопал ладонью по папке, лежащей на столе, — вся моя работа, моя жизнь.

Он сделал паузу, ожидая взволнованных возгласов, но Таназар молча слушала, с тревогой вглядываясь в его лицо. Таким она Германа еще никогда не видела — оголенный нерв, а не человек.

— Если со мной что-то случится, я перестану приезжать, от меня не будет известий в течение двух недель — звони Рафе. Ты его должна помнить. Только ему передашь документы. А он их пусть отдаст русским в любое российское посольство. Он знает, что делать в случае чего. Ты поняла?

Таназар кивнула и спросила:

— А что будет с тобой?

— Через две недели мы уедем отсюда. Только никому не говори об этом. Я сегодня не смогу остаться. Спрячь документы как следует. И никому, слышишь, никому, кроме Дахака. Никто не должен знать, что мы муж и жена, что я здесь бываю. Будут спрашивать, не признавайся. Сожги все мои фотографии…

Он и до этого запрещал Таназар вешать его фотографии на стены. Она их хранила в керамической берберской шкатулке.

— Да что происходит? — испуганно прошептала она.

— Доверься мне. И делай только то, что я сказал.

Он притянул ее к себе, обхватив сзади за тонкую шею ладонью. Заметил седые волосы в ее черных волосах, поцеловал Таназар в лоб и пошутил:

— Будь умной девочкой.