Читаем Людовик XIV и его век. Часть первая полностью

«Приказываю тебе, Гитон, мэр Ла-Рошели, именем короля, моего господина, моего и твоего единственного высочайшего повелителя, немедленно созвать городское собрание, где всякий мог бы из моих уст услышать то, что я имею объявить от имени Его Величества».

Если бы мэр вышел к воротам города выслушать это требование и созвал бы, согласно содержавшемуся в нем приказу, городской совет, то Ле Бретон должен был бы предстать перед этим советом и зачитать второе требование:

«Приказываю тебе, Гитон, мэр города Ла-Рошель, а также всем городским старшинам, пэрам и вообще всем, участвующим в управлении городом, именем моего господина, моего и вашего единственного повелителя, оставить вашу непокорность, отворить перед ним ваши ворота и немедленно изъявить ему полное повиновение, каковое вы должны оказывать ему как вашему единственному и подлинному повелителю; объявляю вам, что в таком случае он проявит по отношению к вам свою доброту и простит вам ваше преступление, состоящее в вероломстве и бунте; напротив, если вы будете упорствовать в вашей неуступчивости, отказываясь от даров милосердия столь великого государя, я объявляю вам от его имени, что вам уже нечего будет уповать на его жалость и что вы должны будете ожидать от его власти, его оружия и его суда наказания, которое вы заслужили своими проступками, короче, всех тех строгих кар, каким столь великий государь может и должен подвергнуть столь дурных подданных».

Но, несмотря на пышное убранство герольда, несмотря на многократно звучавшие фанфары, сопровождавшие его речь, ни мэр, ни кто-либо другой не вышел, чтобы встретить его у ворот; даже часовые не пожелали отвечать ему, и Ле Бретону пришлось оставить два своих воззвания на земле.

Дело в том, что, хотя и находясь в этом отчаянном положении, осажденные имели большую надежду: надежда эта основывалась на обещании герцога Бекингема совершить отвлекающую операцию с целью разорвать блокаду, и операция эта в самом деле вот-вот должна была начаться, как вдруг внезапно произошло одно из тех неожиданных событий, какие опрокидывают все расчеты людей и одним махом спасают или губят целые государства.

Бекингем продолжал осуществлять свой план вторжения во Францию, проявляя при этом всю энергию, на какую он был способен, и преодолевая сильное противодействие, которое вызывала в Англии эта война с Францией, развязанная им, по существу говоря, без какого-либо важного повода; правда, с тех пор как война началась, с тех пор как английские протестанты увидели, до какого отчаяния доведены их единоверцы в Ла-Рошели, они сами стали желать, чтобы какой-нибудь сильный удар заставил короля и кардинала снять осаду. Однако Бекингем, потерпев разгром на острове Ре, хотел нанести этот удар в то самое время, когда все государи, вошедшие в лигу, открыто выступят против Франции. Но арест лорда Монтегю внес смуту в этот союз, и герцог счел необходимым отозвать назад флот, отправившийся на помощь Ла-Рошели. Этот флот возвратился на рейд Портсмута, ничего не сделав и даже не попытавшись что-либо сделать.

Дело в том, что Бекингем, как мы уже сказали, по-прежнему ожидал известия о том, что герцоги Лотарингский, Савойский и Баварский, равно как и эрцгерцогиня, готовы вторгнуться во Францию.

Но при известии о возвращении этого флота, возвращении, причины которого не были известны, в Лондоне вспыхнул бунт. Толпа устремилась ко дворцу Бекингема и убила его врача. На другой день Бекингем приказал расклеить объявление, в котором он пояснял, что флот был отозван им только потому, что у него есть намерение взять командование над ним в собственные руки. В ответ на это объявление на улицах города появилось воззвание, содержавшее следующие грозные слова:

«КТО ПРАВИТ КОРОЛЕВСТВОМ? КОРОЛЬ.

КТО ПРАВИТ КОРОЛЕМ? ГЕРЦОГ.

Перейти на страницу:

Все книги серии История двух веков

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза