Любовь с первой строчки (СИ)

Мое признание похоже на бурно выплеснувшееся шампанское, от которого и радостно и досадно. Больше тревожно, чем радостно.

"Пускай любооовь сто раз обмаанееет,

Пускай не стоит ею дорожииить

Пускай онааа печалью стаанееет

Но как на свете без любви прожить..."

5 января собираемся все: близкие, друзья, родные, - 30 человек в уютном кафе. Зал празднично убран, высокая елка упирается в потолок, мигает и мерцает, и будоражит запахом хвои. Звучат тосты, поздравления, стихи, потом - танцы до упаду, игры, застольные песни, лотерея. Я ощущаю себя несколько чужой, почти не пью, и веселье мое искреннее, но не такое буйное, больше сижу, "созерцаю" и немного завидую. Умеют в Вятке расслабиться, "выпустить пар". Захочется тебе "закосить", отменить юбилей, - не получится, сами придут, все принесут, организуют и заставят плясать -- не отвертишься!

С Чулаки созванивались дважды: второго января позвонила я, поздравила моего писателя с Новым Годом, через день позвонил он, оба раза говорили напряженно, с большими паузами, из-за близкого присутствия Нины.

Возвращаюсь в Петербург 8 января, и уже через неделю везу Михаила Михайловича в Центр Зрения. За это время мы с мужем поменяли Гольф на отечественную машину, более новую, хотя как оказалось далеко не лучшую.

Встречаемся на задворках Металлостроя, у пожарной башни. Чулаки садится в машину, не заметив перемены.

Закинув портфель на заднее сиденье, он сразу закрывает глаза, лицо его становится таким непроницаемо-отстраненным, что я затихаю, чуть касаюсь его руки, - и мы едем по назначению. На Ивановской как всегда - пробки, и Сортировочный мост стоит по своему обыкновению плотно, бампер к бамперу. Но нам некуда спешить, мы выехали с запасом времени. Уже при подъезде к клинике сообщаю, что прочитала его роман "Примус". Журналы купила в редакции "Звезды" сразу же, как только они вышли в печать.

- Михаил Михайлович, а вы оказывается настоящий Остап Бендер! Никак не ожидала от вас авантюрного романа.

Чулаки улыбается. "Ну, слава Богу", - я кошу взглядом, пытаясь поймать его выражение, и начинаю свою обычную болтовню. Говорю, что у меня есть по крайней мере две приятельницы похожие на главную героиню.

- А я? Могу ли я считать себя прототипом Джулии?

- На все сто процентов, - с готовностью отвечает Чулаки, не поворачивая головы.

Мне лестно это слышать, и я согласна, что дикий, непредсказуемый нрав героини совершенно мой. Продолжаю делиться впечатлениями, анализирую, разбираю героев по косточкам, мой писатель то и дело кивает головой, лицо его светлеет.

- А какой замечательный финал, это так редко бывает в ваших произведениях. Остается лишь легкая тревога за главного героя, но ведь они вместе, вдвоем с Джулией, а вдвоем им ничего не страшно, все потому, что они полны оптимизма и желания наперекор всему быть счастливыми!

Этот роман Михаил Михайлович начал писать давно, точнее, несколько лет назад, но работа не клеилась, и текст получался словно разорванным на отдельные, не связанные между собой, куски. И вдруг озарение, вдруг появляется стержень, и текст выстраивается в одну стройную линию. Это случилось сразу после операции, вернее после выписки весной 2001 года. От прежних разорванных кусков писатель оставил лишь треть, все остальное создал заново, и с его слов, писал он с большим вдохновением, словно одержимый.

Заводим разговор о прототипах, и я вспоминаю телепередачу про Остапа Бендера. Прототипом великого комбинатора послужил знакомый Ильфа и Петрова - Осип Шор. После того, как авторы убили главного героя в своем романе, Осип Шор тяжело заболел и уже не надеялся на выздоровление. Узнав от этом, писатели срочно пишут продолжение книги, оживляя Бендера, - и прототип чудесным образом тут же поправляется.

- Вот так герой романа может влиять на прототип, - заключаю я, думая о том, что если б Чулаки описал, как Джулия разбивается на машине, то я была бы к этому готова.