Любовь с первой строчки (СИ)

К Елагину острову идем пешком. Дышится легко и весело, а небо такое высокое, бездонное, и в каждой пролетевшей вороне видится если не ангел небесный, то сказочная жарптица, - так бы запрыгала, закружилась, запела... Но Чулаки холоден, и я, сдерживая свои порывы, шагаю чинно, с видом серьезным и скромным. Нас обгоняет группа бегунов, женщин и мужчин, немолодых, раскрасневшихся, мелко семенящих по гравию дорожки в спортивных костюмах и шапочках с помпонами. Михаил Михайлович, прижав к глазам очки, провожает их взглядом, и начинает рассказ о своем увлечении бегом на длинные дистанции. Это было давно.. Его маршрут лежал от улицы Рубинштейна по островам и обратно, но о том, что он бегал от своего дома в Зеленогорск, - я узнала позже, от его друзей. Очевидно, он, как его "Высоковольтный", ставил на себе эксперименты, испытывая возможности своего организма, и эти возможности казались ему безграничными.

Кто бы мог подумать, что хрупкий на вид интеллигент в очках с толстыми стеклами, изнуряя свое тело, закалял себя ежедневными многокилометровыми пробежками, а еще качался, занимался штангой, плаваньем, дрессировал льва, и работал каскадером. В какой-то момент его воля начала зашкаливать за дозволенные рамки. И тогда провидение решило осадить гордый дух, посмевший бросить вызов человеческой природе. Что говорил Господь возроптавшему Иову?

"И отвечал Господь Иову из бури и сказал:

...Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

...излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

...взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их..

...Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя".

Близкие друзья Михаила Михайловича, профессор Карапетян и его жена Елизавета Трофимовна поведали мне однажды печальную и странную историю о том, как во время одной из утренних пробежек с Чулаки произошла страшная трагедия. Он был избит без повода неким незнакомцем, избит жестоко, бесчеловечно (да и человек ли это был?!). На скорой помощи писателя чуть живого доставили в больницу. Он болел долго и тяжело, и когда после болезни в весенний день появился у них на даче, - это был совершенно другой человек, в нем произошел заметный надлом. Даже внешность его преобразилась: роскошная шевелюра некогда густых каштановых волос, сменилась короткой стрижкой, зрение, плохое с детства, стало катастрофически ухудшаться. Чулаки прекратил изнурять свое тело тренировками, погрузился в себя, в писательство, стал более молчалив и замкнут.

В городе уже сухо, но здесь, в парке Елагина острова, еще лежит снег, он хлюпает под ногами, висит в воздухе плотным, сизым туманом. Я невольно закашливаюсь, и мы прибавляем шаг. Во дворце безлюдно, посетителей, кроме нас, нет. Невероятно, но билеты стоят 5 (пять!) рублей, - плата совершенно символическая на фоне тотально растущих цен, очевидно дворец, как народное достояние, остался в прошлом, застойном времени, о нем попросту забыли. Смотрительница просит нас надеть тапки, и я послушно надеваю поверх туфель смешные, огромные тапки на мягкой, войлочной подошве с резинками. Помогаю надеть такие же тапки Михаилу Михайловичу, и мы, взявшись за руки, медленно бредем по залам, скользя по инкрустированному паркету, рассматривая интерьеры, экспонаты, картины.

Писатель многое рассказывает мне, объясняет, что дворец принадлежал матери Александра I - Марии Федоровне, (долго стоим перед портретом немолодой уже императрицы), а после ее смерти являлся всего лишь "запасной" царской резиденцией. Я слушаю рассеянно. Смотрительницы, седовласые, похожие на учительниц, старушки, глядя на нас, о чем-то перешептываются, наверное, они узнали писателя.

Этажом выше - выставлена коллекция цветного стекла и хрусталя. Без особого интереса обходим экспозицию и, не задерживаясь, направляемся к раздевалке. Вслед за нами выходят и смотрительницы, - время уже вечернее и рабочий день окончен. Снова снег хлюпает под ногами. Прячемся от туманной сырости в машине.

По дороге в Металлострой, как всегда трещу без умолку, рассказываю о предстоящем Крестном ходе, о том, как старательно готовлю себя: хожу пешком к храмам и церквям, даже к тем, что еще не восстановлены после разрухи. Стараясь подражать моему кумиру, цитирую стихи, вернее, пришедшие на ум строчки: ...так храм разрушенный, все Храм, Кумир поверженный - все Бог!

Спустя неделю или две - снова едем в город. Весенний, ветреный день бьется в лобовое стекло резкими порывами. Чулаки молчит, и вдруг без предисловия начинает читать стихи:

Расстались мы, но твой портрет

Я на груди моей храню.

Как бледный призрак лучших лет

Он душу радует мою.

И, новым преданный страстям,

Я разлюбить его не мог.

Так храм оставленный - все Храм!