Я не замечала ни дождя, ни холода, ни промозглого ветра, мой кумир садился рядом - и во всем мире воцарялся особенный климат, теплый и комфортный. Но похоже, мой писатель совершенно не думал о себе, о том как он одет, как выглядит, зачастую на нем можно было увидеть нелепый свитер с вытянутым воротом, заношенный, словно из сэкондхэнда, пиджак. Как-то сказала ему об этом, и он ответил: "мне все равно". Но мне было не все равно: Михаил Михайлович, стройный, элегантный от природы, с благородной осанкой и сединой в волосах, ему бы в прошлом веке родиться, ходить в смокинге, цилиндре и с тростью. Но даже в далекие застойные времена, когда писатели за свои произведения получали баснословные гонорары, - Чулаки жил скромно, без внешнего пафоса. В суматохе 90-х он, как и многие по причине обвала рубля потерял свои сбережения, которых хватило бы не на одну машину или как минимум, на добротную дачу. Обращаться с капиталом он не умел и не хотел, и, оставшись ни с чем, начал с нуля, но по сути в его жизни не изменилось ничего. Трудно представить, на что существовал писатель, если свое символическое председательское жалованье он оставлял сотрудницам, а положенную по возрасту пенсию не получал, не хлопотал по этому поводу и даже не собирал никаких справок.
Высокий, стройный, всегда подтянутый, с таким необычным для русского человека интеллигентным, холодным, иногда несколько высокомерно-снисходительным выражением на лице, - мой писатель выглядел не от мира сего. Надменность и отстраненность в его облике были непроизвольными, складывалось впечатление, что окружающий люд казался ему примитивной, слаборазвитой биомассой, копошение и мельтешение которой он вынужден терпеть под своими ногами, - потому он привык больше молчать и смотреть на это чуть свысока своим проницательным взглядом, - если уж не смотреть нельзя вовсе.