А однажды Михаил Михайлович повел меня в кришнаитское кафе в районе Коломны. Разыскали это кафе, но нас ожидало разочарование: теперь здесь находилась обычная, неприметная забегаловка под названием "Пара". Вошли, осмотрелись, - посетителей не было, - сели за первый попавший столик. Молоденькая девушка протянула нам меню. Михаил Михайлович выбрал судака в кляре и салат, а я - котлету по-киевски с гарниром. Пока ждали горячее, ели салаты и тихо беседовали, - ну просто реклама для кафе под названием "Пара". Мне казалось, одета я была элегантно: длинная узкая юбка, в тон - легкий бежевый джемпер и шарф. Михаил Михайлович - высокий, седой в очках - вид самый респектабельный.
Неожиданно в кафе с шумом вваливается компания молодежи, судя по всему - знакомые или друзья сотрудников. Начинают горлопанить, ржать, демонстративно ругаться матом. Пытаемся не обращать внимания. Не получается. Мат и ржание все громче и нахальнее. Я не выдерживаю, подзываю официантку и заявляю:
- Если горячее не готово, то мы уходим, нам здесь не нравится.
- Ну что вы, сейчас, сейчас я принесу горячее, - торопливо отвечает девушка и отходит. Бойкий разговор, приправленный матом, стихает.
Михаил Михайлович ел очень мало, а в последнее время, не знаю, с чьей рекомендации, пил настои из трав и соблюдал странную диету: одни овощи и каши, - и выглядел сильно похудевшим. Однажды я попыталась подсунуть ему жареную курицу, но он с негодованием, возмущенно и строго глядя мне в глаза, ответил: "нельзя же!"
Глава 12
Осень 2001.
11 сентября 2001 года весь мир был потрясен трагическим событием в США, когда два самолета с террористами протаранили здания Международного торгового центра в Нью Йорке. Вновь и вновь по ТВ показывали одни и те же кадры: летящий самолет, врезающийся в верхние этажи небоскреба. Как в фантастическом фильме горящие небоскребы рушатся он лайн, на глазах всего мира, прикованного в эти часы к экранам. Гибнут тысячи мирных людей. Кажется, в этот день никаких программ по ТВ кроме новостей не показывали.
Михаил Михайлович позвонил на следующий день после страшного события, и уже 13-го мы ехали из Металлостроя в центр города, обсуждая волнующую тему терроризма. Впервые Михаил Михайлович говорил эмоционально:
- Очень много лишних людей на нашей планете. Если люди не перестанут размножаться с той же скоростью, - теракты не прекратятся, и жизнь человеческая по-прежнему не будет стоить и гроша ломаного.
Я думала и рассуждала в унисон с Чулаки, мои суждения безмятежно спали на дне моего сознания, и когда писатель высказывался смело, и открыто, то сознание пробуждалось, мысль, встрепенувшись, живо откликалась и поддерживала любое его заявление.
- Да, помню, вашего "Отшельника" и его заповедь: "Не рожайте больше одного ребенка", а Высоковольтный так и сказал: "Инстинкт размножения превыше разума" Но народ дикий, плодится не думая о будущем, размножается даже в тюрьмах, даже в неволе, во время войн, голода, разрухи.. Говорят, в блокадном Ленинграде рождаемость была очень высокой. Но есть и другие причины сегодняшней трагедии: Штаты всегда жили в полном благополучии, не зная войн и потрясений. От недостатка адреналина в крови они начали создавать фильмы-катастрофы, фильмы-разрушители, где кровь течет реками. А мечты, как известно, сбываются. Вам не хватало потрясений и драйва? Получайте сполна!
Чулаки заговорил о потрясших его звонках от гибнущих, без малейшей надежды на спасение, людей. Звонков родным и близким с пограничной зоны того и этого света -- было немало. И почти все звонившие говорили приблизительно одно и то же: "Прощай. Я люблю тебя.."
Так, за разговорами мы не заметили, как подъехали к глазному центру в Купчино. У Михаила Михайловича ухудшалось зрение, и долгое время писатель отпускал ситуацию на самотек. Но знакомому окулисту, работающему в ЦЗ (так буду сокращенно называть Центр Зрения), - удалось склонить писателя к радикальному решению проблемы. Очередь к тому самому знакомому врачу занимала весь закуток, рассредоточивалась на диванах и креслах, хаотично клубилась в центральном зале первого этажа.
- Михаил Михайлович, может, вам без очереди? - спрашиваю робко.
Вопрос звучит нелепо, и я, потупившись, замолкаю.
В ЦЗ мы проводим весь день, и когда, наконец, выходим - на улице нас встречают вечерние, сиреневого оттенка сумерки и свежая осенняя прохлада. Мой писатель сумрачен и молчалив, коротко бросает, что результаты обследования оказались не утешительными, а пока назначено лечение с последующей явкой на прием.
Не бывает худа без добра: ЦЗ пришлось посещать почти каждую неделю. Забыв конспирацию, мы могли видеться намного чаще, настолько часто, насколько требовали врачи. Раз или два в неделю я смело подъезжала к парадной моего кумира, он выходил, прямой, чуть-чуть надменный, махал Нине рукой, - и садился в авто.