Любовь с первой строчки (СИ)

Нет, не становится совершенным и гибнет переделанный по своему образу и подобию фантастический мир. Наверное потому, что мир, в котором нарушена гармония, уравновешивающая добро и зло - обречен. Уходит в неизвестность земной доктор Савич.

"..Потому-то я и чувствую себя здесь безнадежно чужим - словно галактический странник, нечаянно заброшенный некогда на Землю. Заброшенный и забытый.. И пытающийся хоть немного культивировать окружающих дикарей..."

Из-за неразрешенных проблем, обреченно загнанных в тупик, тяжелых психологических нагрузок на работе, бессилием перед смертью и невозможностью что-либо изменить - в романе чувствуется атмосфера назревшей трагедии. Разъедающая душу вина из-за гибели любимой кошки -- довершает психологический срыв.

Он вообразил, как бродит по ночам, подходит к самым темным личностям с робкой просьбой:

- Убей меня

Или совсем уж вежливо:

- Если вам не трудно, застрелите меня, будьте любезны.

- А зачем?

- Ну, так мне будет удобнее.

- А куда стрелять, в сердце или в затылок?

- Право же, все равно. Как вам больше нравится. Полагаюсь на ваш вкус.

Но любезных исполнителей не находится:

- Вали-вали отсюда! Тихарь нашелся. Мусор переодетый! До чего смешные менты пошли..

Жарким августовским днем 1998 года я ехала по Невскому проспекту, сидя за рулем своего ярко-малинового, лакированного, словно детская игрушка, Гольфа. Душно и пыльно, окно с моей стороны открыто. Поток машин продвигается очень медленно, больше стоим, чем едем, слушаю музыку, глазею по сторонам. Вот какой-то лихач нагло выруливает с Рубинштейна на Невский, ловко продвигаясь между авто, словно расталкивая их. Но чем-то еще привлекает меня этот высокомерный, лиловый Вольво. Внимательно вглядываюсь в пассажира на переднем сиденье. Похоже, это Чулаки! На время теряю Вольво из вида, и вдруг вижу эту машину рядом, слева от меня. Действительно, на переднем сиденье сидит мой кумир, которого я не видела уже лет восемь! Начинаю размахивать руками, жать на сигнал, но слева никакой реакции... Продолжаю клаксонить, жестикулировать, и наконец, водитель Вольво заметив мои знаки, обращается к писателю, тот открывает боковое стекло, и, прижимая плотнее очки к глазам, близоруко щурясь, произносит: "Анечка.." Тут же Вольво срывается с места, теряясь из вида, а я.. мысленно улетаю вслед за ним...

Слышу, как сзади дружно сигналят машины, просто разрываются от вопля. Кому это они, что случилось? Э, да оказывается мне! Впереди меня свободное пространство. Я стою на свободной полосе, интересно, сколько времени?

Прошел месяц или полтора, прежде чем я позвонила в квартиру на Рубинштейна. Меня ждала новость. Безликий, то ли мужской, то ли женский голос невнятно и нетрезво проскрипел: "Переехал". Куда - неизвестно. Тут же начала набирать номер телефона Союза Писателей. Еще новость, да какая: мой кумир занимает должность Председателя Петербургского отделения писателей и по вторникам ведет прием. Раньше Союзу писателей принадлежал красивый особняк на Шпалерной, но он сгорел при невыясненных обстоятельствах, и теперь литераторы ютились в нескольких комнатах третьего этажа на Невском 7/9, куда я и отправилась во вторник.

Забегая вперед скажу: со слов Михаила Михайловича на освободившееся место главы Союза Петербургских писателей он выдвинул свою кандидатуру сам. Но вот как об этом пишет Валерий Попов в своих замечательных воспоминаниях (журнал Звезда 2007 годN 5):