Виделись мы с писателем крайне редко, только на творческих вечерах. Иногда я увязывалась провожать его до его дома на Рубинштейна, иногда меня озаряло, я видела себя со стороны жалкой, безвольной игрушкой судьбы, увязнувшей по уши в безнадежной любви. Я тонула, продолжая барахтаться и цепляться без видимой цели.
Однажды вечером мы не спеша подошли к его парадной, и Чулаки, бросив несколько прощальных слов, не задерживаясь, распахнул входную дверь. Вот сейчас он исчезнет за ней, скроется, а я снова останусь одна. Нужно что-то делать, и, не выдержав, я влетела следом за ним. "Михаил Михайлович!" Казалось, вся парадная вздрогнула от моего крика, (уж я-то умею кричать и вслух, и про себя). "Вы мой учитель, мой единственный друг, вы - мой журавль в небе!" В ответ услышала звук удаляющихся шагов.
Спустя многие годы, анализируя прошлое, я все больше склонялась к мысли, что нахлынувшее на меня чувство - имело отношение более к Чулаки, нежели не ко мне. Неведомая сила зачем-то подталкивала меня к нему, устремляя стрелку моего внутреннего магнита в сторону непреодолимой скалы, подступов к которой не было вовсе. Притяжение это порой усиливалось, порой ослабевало, но не прекращалось ни на день, ни на час, ни на мгновение ... до определенной поры..
В начале 90-х мир взорвался, перевернув все вверх дном. Все запреты рухнули. Началось с отмены государственной монополии на торговлю. Народ узнал, что "спекуляция", - вовсе даже не уголовное преступление, а почетное занятие, которое называется частным предпринимательством. Свободное хождение западной валюты никого не смущало. Упал "железный занавес", открыв путь для выезда и путешествий. Деятельная часть населения тут же рванула за товаром, стала заниматься бизнесом, не жалея времени и сил. Понятие дефицита постепенно исчезло из лексикона россиян. Но часть пассивных граждан, привыкших к директивам свыше и к тому, что каждого 5-го и 20-го они получат пусть небольшую, но гарантированную долю денег - не приняла перестройку. Они терялись в новой обстановке, страдали от депрессии или спивались.
Однако процесс запустился, устремившись в неведомые дали. Казалось, еще немного, и страна расцветет, уже верилось в справедливость, мечталось о лучшем и виделась перспектива, но прав был политик, сказавший: "Самое трудное - удержать власть". Нет, удержать и разогнаться не удалось, вскоре процесс забуксовал, неведомые дали скрылись за нагромождением директив нового, умноженного бюрократического аппарата, включившего тормозные шестеренки с удвоенной силой. Начался спад всех благородных починов: бизнесменов стали обкладывать немыслимыми поборами, сначала рекетиры, а затем и государство. Успешные предприятия, запущенные, рентабельные, отбирались вооруженными людьми в масках. Национальное богатство: газ, нефть, уголь - захватила горстка авантюристов, появилось новое незнакомое слово "олигарх".
Все же, в течение 5-7 лет люди успели глотнуть свежего воздуха свободы и отчасти справедливости. Жизнь очнулась и закипела. В одной из тв-программ показали, как дряхлый дед встал со смертного одра и заявил, что не помрет, пока не узнает, чем все это кончится. Все было в новинку, все впервые: смелые, политические диспуты, митинги, настоящие, многопартийные выборы. На сцену стали выходить новые лидеры, появились подлинные любимцы народа, завоевавшие свой авторитет делами, умом, талантом. В то время Михаила Чулаки можно было часто видеть на митингах и на дебатах по ТВ, но уже не в качестве писателя, а в качестве политика-демократа. На трибуне политических диспутов Чулаки, со своей манерой говорить невозмутимо и безжизненно, по контрасту с бушующе-взволнованной аудиторией - выглядел уверенным и твердо знающим кто виноват и что делать, поэтому считался одной из самых значимых политических фигур Петербурга.
Помню каким всплеском народной активности сопровождались городские выборы первого мэра Ленинграда. Среди кандидатов, кроме Анатолия Собчака, на пост мэра баллотировались Марина Салье, Бэлла Куркова, Михаил Михайлович и еще несколько менее известных лиц -- всего 12 человек. Его программа, услышанная мной по радио - понравилась мне своим лаконизмом и честностью, программа была проста и выполнима, и радикально решала многие проблемы. Чулаки не обещал скорой победы над коррупцией и не заверял, что в кратчайшее время обеспечит всех отдельными квартирами и дешевыми продуктами. Он считал своим долгом направить силы на создание правильных и обязательных для всех законов. Помню, я не удержалась, позвонила ему домой и коротко сказала: "Браво, Михаил Чулаки!" Позже, по этому поводу он пояснил: "Я не надеялся на победу, но должна же у народа быть альтернатива".