Любовь с первой строчки (СИ)

Я усмехнулась, сочтя его речь саморекламой, но начался концерт, и чем дольше он длился, тем хуже мне становилось, сердце колотилось у горла, весь организм бунтовал, а мозг в самом деле начал расщепляться и взрываться протестом. Но нарочито-вызывающая какофония скрежещущих железом по стеклу звуков, не гармоничных, не имеющих ритма - продолжалась и продолжалась, угловатые, нелепые движения актеров сопровождала все та же демоническая, язвительная усмешка, сидящего за роялем, Курехина, и наконец, наступил момент, когда я вскочила со своего места и поспешно, наступая на ноги зрителям, стала пробираться к выходу. В фойе, ярко освещенном и полупустом, в ожидании выхода на сцену, прогуливались и покуривали музыканты и актрисы Поп-механики, разодетые в резиновые шланги и нелепые юбки, напоминающие балетные пачки. "Инфаркт можно получить от вашей музыки!" - крикнула на ходу, стремительно направляясь к дверям, уж я -то умею кричать, и вслух и про себя.

(Вскоре культурную столицу потрясло печальное известие: всем известный музыкант Сергей Курехин неожиданно умер от редкой болезни сердца, в молодом возрасте, в расцвете физических и творческих сил. Перед этим, в одном из интервью он признался, что пустил свой талант не в то русло).

Мой писатель остался в зале. Какое-то время мы не виделись и не созванивались, но у меня остались подаренные им книги, и я была занята ими длительное время, читала, изучала, анализировала. Книгу "У Пяти Углов" таскала с собой везде, брала на работу и даже спала с ней. Особенно прониклась повестью "Высоковольтный, или жизнь в предчувствии чудес", где главный герой - истинный Чулаки, внешне холодный, непроницаемый, бесстрастный. И такой имидж Высоковольтный старается сохранить любой ценой, что удается не всегда. Устав от внутренней борьбы, от неискренности, навязчивости, глупости окружающих, от нехватки теплоты и любви, он срывается на жене: "Уйди, чужая, уйди, пожалуйста!", - но слышит в ответ: "Не оторвешь! Все равно прирасту!" Вот оно! Вот почему Михаил Михайлович относился к женщинам всегда настороженно: приклеится такая, потом не отлепить, будет висеть тяжким, ненужным грузом на его шее, мешать работе, творчеству.

Свою волю и тело он закаляет безжалостно, требует этого и от других, считая, что человек должен жить 150 лет, и никак не меньше. Однажды я спросила Чулаки, "а сам он хотел бы жить 150 лет при таком жестком режиме?", на что писатель ответил неопределенно: "нууу.. так было бы уж слишком..." (дословно).

Вот что Михаил Михайлович говорил о своем герое (из воспоминаний А. Арьева журнал Звезда 2002 год, N10):

"...В "Высоковольтном" мой гepoй думает, что быть человеком -- стыдно. Конечно! Посмотрите, что уже сделали с Землей! Называться разумными у нас пока оснований нет. Мы очень смышленые - это да. Смышленые - нo не разумные. Мораль наша вполне на уровне обезьяньей - едим и размножаемся. То есть, paзумеется, всегда были и есть пpeкрасныe взлеты духа, но человечество в целом... Попробуйте сказать, что необходимо ограничить рождаемость, - какой сразу вой! Потому что инстинкт размножения превыше разума. Так что пока мой Вольт прав: быть человеком стыдно. А вырваться из общих понятий, общих мнений - трудно. Вольт пытается вырваться, пытается быть выше - и не выдерживает.."

Совсем недавно мне в руки попал машинописный текст первого варианта "Высоковольтного", и обнаружилось, что он в корне отличается от окончательного, книжного варианта, особенно финал повести. В первом варианте финал оптимистический, мажорный, обнадеживающий, но в книге мы читаем совсем другое.

"...не было страшно, и уже не было обидно, что не успел. Смерть стала так же безразлична, как жизнь. Потом появился врач.

- Ну, что же ты батенька? Такой молодой! Нервничаете много? Курите? Пьете?

- Не курю. Это потому, что меня никто не любит. Никто".