– Кто желает купить жену? – спросила она. – Поглядите на меня. Мне двадцать лет; я – девушка. Буду хорошей женой тому, кто меня купит. Если это будет белый, я начну одеваться по моде белых женщин; если индеец, то я оденусь, как… – она минуту поколебалась, – как туземка. Я умею сама кроить свои платья, шить, стирать, штопать. Меня восемь лет учили этому в миссии Св. Креста. Я умею читать и писать по-английски и играть на органе. Кроме того, я знаю арифметику и… немножко алгебру. Достанусь я тому, кто даст больше, и выдам ему купчую на себя. Я забыла сказать, что хорошо пою и никогда в жизни не болела. Вешу я сто тридцать два фунта. Отец мой умер, и у меня нет родных. Кто хочет меня купить?
Она оглядела толпу с какой-то пламенной дерзостью и сошла на землю.
Затем, по предложению Томми, она снова встала на стул, а сам он взобрался на другой и открыл аукцион.
Вокруг Эл-Су стали четверо рабов ее отца. Они скрючились от старости и паралича – представители старого поколения, бесстрастно следящие за безумством молодой жизни. Спереди толпы было несколько королей из Эльдорадо и бонанцы с Верхнего Юкона, а рядом с ними, на костылях, распухшие от цинги, стояли два убогих золотоискателя. Из середины толпы, высунувшись благодаря избытку живости, выглядывало дикими глазами лицо индеанки из далеких верховий Тананы; случайно забредший с побережья индеец из племени ситка стоял бок о бок со стиксом с озера Ле-Барж, а дальше было полдюжины сбившихся в кучу вояжеров из Французской Канады. Издали доносился слабый писк лесных птиц, вивших гнезда. Ласточки кружились над головами, поднимались с мирной поверхности Юкона, и пел реполов. Изогнутые лучи спрятавшегося солнца сияли сквозь высоко поднявшийся дым от лесов, горевших за тысячу миль, и окрашивали небо в мрачный красный цвет, так что земля казалась красной от отраженного света. Это красное сияние озаряло все лица и делало все нереальным.
Предложения сначала шли туго. Индеец из племени ситка, который был нездешним и прибыл только за полчаса, тихим голосом, как бы по секрету, предложил сто долларов и был очень удивлен, когда Акун с ружьем в руке угрожающе повернулся к нему. Аукцион шел медленно. Индеец-рулевой из Тоцикакаты предложил сто пятьдесят, и несколько времени спустя игрок, выселенный с верховьев, поднял цену до двухсот. Эл-Су была раздосадована; ее гордость – задета; но единственным результатом было то, что глаза ее еще более дерзко впились в топу.
Среди зрителей произошло смятение, когда Порпортук протиснулся вперед.
– Пятьсот! – предложил он громким голосом; затем с гордостью огляделся, чтобы убедиться в произведенном эффекте.
Он намеревался пустить в ход свое огромное богатство, как дубину, которая оглушила бы всякую конкуренцию. Но один из вояжеров, глядя на Эл-Су сверкающим взором, повысил цену на одну сотню.
– Семьсот! – быстро отпарировал Порпортук.
И с такой же быстротой раздалось «Восемьсот!» из уст вояжера.
Тогда Порпортук снова взмахнул своей дубиной.
– Тысяча двести! – гаркнул он.
С разочарованным видом вояжер сдался. Никаких предложений не было. Томми старался вовсю, но не мог выжать ни одного предложения.
Эл-Су заговорила с Порпортуком:
– Хорошо было бы, Порпортук, если бы ты взвесил свое предложение. Разве ты забыл, что я сказала тебе? Я никогда не буду твоей женой.
– Это публичный аукцион, – возразил он. – Я куплю тебя по всем правилам. Я предложил тысячу двести долларов. Ты пошла дешево.
– Чертовски дешево! – закричал Томми. – Что из того, что я аукционер? Это не мешает мне торговаться. Я даю тысячу триста!
– Тысяча четыреста! – сказал Порпортук.
– Я куплю вас, чтобы вы были моей… моей сестрой, – шепнул Томми Эл-Су. Затем он громко крикнул: – Тысяча пятьсот!
На двух тысячах вмешался один из эльдорадских королей, и Томми вышел из строя.
В третий раз Порпортук взмахнул дубиной своего богатства, сразу повысив сумму на пятьсот долларов. Но гордость эльдорадского короля была задета. Не было человека, который мог оглушить его. И он в ответ поднял цену еще на пятьсот.
Эл-Су дошла до трех тысяч. Порпортук повысил на пятьсот и разинул рот, когда эльдорадский король повысил еще на тысячу. Порпортук снова накинул пятьсот и снова разинул рот, когда король прибавил еще тысячу.
Порпортук начал сердиться. Его самолюбие было задето; его силе был брошен вызов. Сила же представлялась ему в форме богатства. Он не захотел быть опозоренным перед всем светом. Эл-Су отошла на задний план. Он был готов протранжирить все, что скопил, корчиться от стужи хотя бы всю жизнь в холодные ночи. Цена поднялась уже до шести тысяч. Он накинул еще тысячу. А затем надбавками по тысяче долларов цена ее стала расти с той быстротой, с какой можно было надбавки произносить. На четырнадцати тысячах оба остановились, чтобы перевести дух. Тогда случилось нечто неожиданное. Взвилась более тяжелая дубина. Во время наступившей паузы игрок, почуявший в воздухе спекуляцию, с несколькими из своих товарищей организовал синдикат и предложил шестнадцать тысяч.
– Семнадцать, – слабо сказал Порпортук.