Читаем Любовь к жизни. Рассказы полностью

Порпортук нехотя продолжал одалживать деньги, и всегда они рассеивались золотой дымкой. Эл-Су твердо решила: отец ее должен умереть, как жил. Он не должен познать горечь падения: так же широко должны раскрываться двери для гостеприимства, а пиры не прекращаться. Когда наступил традиционный голод, индейцы с воем приходили к большому дому и уходили довольные. Когда денег не было, занимали у Порпортука, и индейцы все же уходили довольные. Эл-Су с успехом могла бы повторить вслед за аристократками другой страны и иной эпохи, что после нее – хоть потоп[95]. В данном случае потоп олицетворялся Порпортуком. При каждой новой ссуде он все более откровенно глядел на нее как собственник и чувствовал, как в нем закипает давнишний огонь.

Но Эл-Су не обращала на него внимания. Не смотрела она и на белых людей, которые хотели обвенчаться с нею в миссии по всем правилам – с обручальным кольцом, священником и Библией. Ибо на станции Танана жил юноша Акун, человек ее крови, ее племени, ее деревни. Он был силен и красив – так ей казалось, – славный охотник, побывавший в далеких странах, и очень бедный. Он повидал много неведомых мест: ходил и в Ситку, и в Соединенные Штаты, пересек континент до Гудзонова залива и обратно и на тюленебойном корабле плавал в Японию и в Сибирь.

Вернувшись с поисков золота в Клондайке, он пришел, как обычно, в большой дом, чтобы дать отчет старому Клаки-На о том мире, который он видел. И тут он впервые увидел Эл-Су, через три года после ее возвращения из миссии. С тех пор Акун перестал странствовать. Он отказался от двадцати долларов в день: их он раньше зарабатывал как лоцман на больших пароходах. Он немного охотился и ловил рыбу, но никогда не отходил далеко от Тананы и бывал в большом доме часто и подолгу. И Эл-Су сравнила его со многими людьми и нашла, что он хорош. Он пел ей песни, горел и пылал, пока вся станция Танана не узнала, что он ее любит. А Порпортук только осклабился и ссужал все больше денег на содержание большого дома.

И настал предсмертный пир Клаки-На. Он сидел за столом, в горле его была смерть, и он не мог утопить ее в вине. Смех и шутки ходили вокруг стола, и Акун рассказал историю, после которой смех отразился в стропилах громким эхом. За столом не было ни слез, ни вздохов. Клаки-На должен был умереть, как жил, и никто не знал этого лучше, чем Эл-Су, с ее аристократическим чутьем. Вся хвастливая ватага была налицо, и, как в былые дни, здесь находились три обветренных моряка, только что совершивших длинный рейс по Ледовитому океану, – единственные оставшиеся в живых из экипажа в двадцать семь человек. За спиной Клаки-На стояли пятеро стариков – все, что осталось у него из рабов его молодости. Со слезящимися глазами следили они за его желаниями, наполняя его стакан онемелыми руками или хлопая его по спине между лопаток, когда смерть ерзала у него в горле и он начинал кашлять и задыхаться.

Это была бурная ночь, и по мере того как часы уходили, а вокруг стола становилось веселее и шумнее, смерть все сильнее начинала ерзать в горле Клаки-На. Тогда он послал за Порпортуком. И Порпортук пришел с мороза, чтобы взглянуть неодобрительным взором на стол с яствами и винами, за которые он заплатил. Но когда его взгляд скользнул по ряду зардевшихся лиц до дальнего конца стола и Порпортук увидел лицо Эл-Су, огонь вспыхнул в его глазах, и на мгновение неодобрение исчезло.

Для него очистили место рядом с Клаки-На и поставили перед ним стакан. Клаки-На своими руками наполнил стакан жгучим напитком.

– Пей! – крикнул он. – Разве это не приятно?

И глаза Порпортука стали маслеными, когда он кивнул головой и причмокнул губами.

– Когда пил ты такое вино в своем доме? – спросил Клаки-На.

– Я не отрицаю, что это питье приятно моему старому горлу, – отвечал Порпортук и запнулся, не окончив фразы.

– Но оно стоит слишком дорого, – загремел Клаки-На, оканчивая фразу за него.

Порпортук поморщился, ибо смех прокатился по всему столу.

Его глаза засверкали злобным огнем.

– Мы вместе были мальчишками, однолетками, – сказал он. – В твоем горле смерть. А я все еще жив и здоров.

Зловещий ропот поднялся среди гостей. Клаки-На закашлялся и стал задыхаться, а старые слуги хлопали его по спине между лопаток. Он приподнялся, ловя воздух, и махнул рукой, чтобы прекратить шум.

– Ты жалел огня в своем доме, потому что дрова стоили дорого! – крикнул он. – Ты жалел жизни. Жизнь стоит слишком дорого, и ты не захотел заплатить настоящую цену. Твоя жизнь была словно хижина, в которой погас огонь и на полу нет постели. – Он дал рабу знак наполнить стакан и поднял его. – А я жил. И мне было так тепло в жизни, как тебе никогда не бывало. Правда, ты проживешь долго. Но самые долгие ночи – это те, когда холодно, когда человек не спит и дрожит. Мои ночи были коротки, но я спал в тепле.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большие буквы

Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза
Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна».«По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих».«Прекрасные и проклятые». В этот раз Фицджеральд знакомит нас с новыми героями «ревущих двадцатых» – блистательным Энтони Пэтчем и его прекрасной женой Глорией. Дожидаясь, пока умрет дедушка Энтони, мультимиллионер, и оставит им свое громадное состояние, они прожигают жизнь в Нью-Йорке, ужинают в лучших ресторанах, арендуют самое престижное жилье. Не сразу к ним приходит понимание того, что каждый выбор имеет свою цену – иногда неподъемную…«Великий Гэтсби» – самый известный роман Фицджеральда, ставший символом «века джаза». Америка, 1925 г., время «сухого закона» и гангстерских разборок, ярких огней и яркой жизни. Но для Джея Гэтсби воплощение американской мечты обернулось настоящей трагедией, а путь наверх, несмотря на славу и богатство, привел к тотальному крушению.«Ночь нежна» – удивительно тонкий и глубоко психологичный роман. И это неслучайно: книга получилась во многом автобиографичной, Фицджеральд описал в ней оборотную сторону своей внешне роскошной жизни с женой Зельдой. В историю моральной деградации талантливого врача-психиатра он вложил те боль и страдания, которые сам пережил в борьбе с шизофренией супруги…Ликующая, искрометная жажда жизни, стремление к любви, манящей и ускользающей, волнующая погоня за богатством, но вот мечта разбивается под звуки джаза, а вечный праздник оборачивается трагедией – об этом такая разная и глубокая проза Фицджеральда.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Зарубежная классическая проза

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века