Свтъ зажгли, пламя спички вспыхнуло, я взглянулъ на своего плнника и… клянусь св. Джорджемъ, это была молодая женщина!
Я выпустилъ ее и слзъ съ кровати, сильно сконфуженный. Вс глупо переглянулись другъ съ другомъ. Вс растерялись, такъ былъ неожиданъ и внезапенъ этотъ сюрпризъ. Молодая женщина начала плакать, закутавъ лицо одяломъ. Хозяинъ сказалъ смиренно:
— Моя дочь… Она сдлала что-нибудь нехорошее, nicht wahr?
— Ваша дочь? Она ваша дочь?
— О, да, она моя дочь. Она только-что вернулась изъ Цинцинати, немножко больная.
— Проклятіе! Этотъ мальчишка опять навралъ. Это не тотъ 166-й No, это не Б. Б. Теперь, Уиклоу, ты приведешь насъ къ настоящему 166, или… Батюшки, гд этотъ мальчикъ?
Сбжалъ! Врно, какъ дважды два четыре, и главное безъ всякаго слда. Положеніе было неловкое. Я проклиналъ свою глупость: мн бы слдовало привязать его въ одному изъ людей… но теперь поздно было разсуждать. Что же мн длать при настоящихъ обстоятельствахъ, вотъ въ чемъ вопросъ? За всмъ тмъ эта двушка могла быть и Б. Б. Я не врилъ этому, но нельзя же было принимать недовріе за доказательство. Поэтому я, наконецъ, посадилъ моихъ людей въ пустую комнату напротивъ № 166 и приказалъ хватать всхъ и каждаго, кто приблизится къ комнат двушки, и держать при себ хозяина подъ строжайшими надзоромъ впредь до новыхъ приказаній. Затмъ я поспшилъ назадъ въ крпость посмотрть, все ли тамъ въ порядк.
Да, все было въ порядк и все осталось въ порядк; я всю ночь не спалъ, чтобы удостовриться въ этомъ. Ничего не случилось и я былъ невыразимо радъ увидть занимавшуюся зарю и имть возможность телеграфировать въ военный департаментъ, что звзды и полосы нашего знамени продолжаютъ развваться надъ фортомъ Трумбуль.
Огромная тяжесть спала съ моей груди. Однако, я не переставалъ быть на-сторож, такъ какъ случай былъ слишкомъ серьезенъ. Я призывалъ по одиночк своихъ плнниковъ и цлыми часами допрашивалъ ихъ, пытаясь вырвать у нихъ признаніе, но совершенно безуспшно. Они только скрежетали зубами, рвали на себ волосы, но ничего не открывали.
Къ полудню пришли всти о моемъ пропавшемъ мальчик. Его видли на западной дорог, за восемь миль отъ города, въ шесть часовъ утра. Я послалъ по его слдамъ коннаго лейтенанта и рядового. Они замтили его въ двадцати миляхъ отъ города. Онъ перелзъ черезъ заборъ и съ трудомъ тащился по вспаханному полю, къ большому старомодному зданію въ конц деревни. Они въхали въ маленькій лсокъ и окольнымъ путемъ подъхали къ дому съ противоположной стороны. Затмъ сошли съ лошадей и забрались въ кухню; тамъ не было никого. Они проскользнули въ слдующую комнату, тоже пустую; дверь изъ этой комнаты въ гостиную была отворена, и они хотли войти туда, когда вдругъ услышали тихій голосъ, произносившій молитву. Они набожно остановились и лейтенантъ заглянулъ въ дверь. Онъ увидлъ старика и старуху, стоявшихъ на колняхъ въ углу гостиной. Старикъ произносилъ молитву и какъ разъ въ ту минуту, какъ онъ кончилъ, Уиклоу отворилъ парадную дверь и вошелъ въ комнату. Оба старика бросились къ нему и начали душить его въ объятіяхъ, приговаривая:
— Нашъ мальчикъ, нашъ дорогой! Слава Богу, пропавшій нашелся! Мертвый воскресъ!
— Да, сэръ, чтобы вы думали? Этотъ молодой чертенокъ родился и выросъ въ этомъ приход, во всю свою жизнь не отходилъ отъ него дальше, чмъ на пять миль, вплоть до того самаго дня, когда явился ко мн въ домъ и одурачилъ меня своей чепухой. Это святая правда. Этотъ старикъ былъ его отецъ, старый, ученый священникъ въ отставк, эта старая лэди — его мать.