А наутро, когда он проснулся один в пустом большом, отныне принадлежавшем только ему доме, это новое чувство и вовсе стало неприличным. Это было почти ликование.
Это было ликование маленького мальчика, который наконец остался дома один. И никакую радость отныне не омрачала гнездящаяся в подсознании тревога: что радость эта временна, что вот скоро придет отец и станет распекать.
Ведь его отец, приходя домой, всегда находил что-то, что его сын сделал не так. Сначала сын не так укладывал игрушки, потом не так делал уроки, потом…
Теперь можно было делать все, что бы он ни захотел… А что бы хотел молодой мужчина — ну, из того, что запретил бы ему строгий папа? Устроить затянувшуюся вечеринку, играть в карты, пить, наполнить дом шумными безалаберными приятелями? Привести женщину?
Или… Просто валяться по утрам в постели? Не мыть сразу после еды посуду, а помыть потом, когда будет не лень? Покончить наконец с подрезанием клубничных «усов»?
Ни то, ни другое, ни третье.
И даже против клубники он ничего не имел.
Напротив, он переоделся аккуратно «в одежду для работы в саду». И сделал то, что сделал бы отец, если бы ему не помешала смерть. То есть подрезал клубничные разросшиеся «усы». Но все эти нормальные действия уже были только ложными признаками нормальности. Поворота назад не было.
На похоронах отца он обнаружил у себя вдруг новое физиологическое свойство, которому, правда, поначалу не придал значения.
Его больше не отвращал вид и запах тлена.
Ах, если бы он еще мог отдавать себе отчет в том, что с ним происходит. И ведь это был один из очень явных симптомов. Изменение восприятия: горькое не кажется хуже, чем сладкое, мерзкое — не гадко. Ведь помнил он своего однокашника по общежитию музыкального училища. Тот подросток не имел ничего против скользкой слизи рептилий, норовил спрятать под одеялом лягушку или змею. То, от чего «норма», большинство бессознательно морщится и кривится в отвращении, им кажется вполне нормальным.
Теперь это случилось и с ним. Тлен его не отвращал.
Впрочем, это его совсем не волновало. Джульетта была права: сначала искусство. Это первая наша реальность.
Видел ли он Светловолосую в зрительном зале?
Видел. Пусть не обольщается…
Светловолосая, конечно же, этого не поняла — ведь он слишком хорошо умеет владеть собой…
Но он ее видел.
И понял, что его постановкам приходит конец.
Жаль, что он не опередил ее. А это было так близко, так возможно…
— Вам где он прописан или где он живет? — спросила вытащенная телефонным звонком из постели заведующая отделом кадров театра «Делос».