Любимец зрителей

Ирен знает Лавалле. Это директор Банка Индо-Суэц. В таком городишке, как Лаваль, влиятельных людей не так много, и все они раньше или позже были гостями в Ла-Рошетт: кто приезжал охотиться, а кто — покататься на лошадях. Здесь, в этом обществе, таком же закрытом, как клуб, привыкли держаться друг за друга. И все же неприятно, что новость расползается быстро, как масляное пятно.

— Он — сама сдержанность, — уверяет нотариус. — Думаю, что мы сможем собрать средства за сорок восемь часов… ну, максимум за три дня, скажем. А потом мы все устроим. Все знают, что вы платежеспособны, это очень облегчит дело. Заимодавцев будет найти не трудно, естественно, под большой процент. Я позволил себе набросать список нескольких земельных участков, которые вы без труда могли бы продать. Волчьи Делянки, например. Давным-давно их Мерлон домогается. Ему нужны земли для завода, чтобы расширить производство.

— Делайте как лучше, — говорит Ирен. — У меня сегодня голова к делам непригодна.

Альбер с изумлением смотрит на нее. Она произнесла это так равнодушно. Не в ее привычках быть такой безразличной, когда речь идет о чем-либо, имеющем отношение к поместью. Должно быть, судьба сына заставила ее забыть обо всем.

— Главное, — снова заговаривает она, — чтобы это как можно скорее кончилось и осталось в тайне. Вы, разумеется, с нами обедаете. Я вас покину. Работайте оба с толком. Франсуаза принесет вам кое-что. Тут один, мне кажется, уже мечтает о стаканчике виски… Сюзанна все знает?

— Когда она увидела мое смятение, — объясняет нотариус, которого застали врасплох, — мне пришлось… вы ведь понимаете? Но она не проболтается, не бойтесь.

Ирен, однако, уверена, что все уже идет своим чередом. Сюзанна звонит Мадлен, а Мадлен рассказывает обо всем Ивонне… Было бы смешно, если журналистское ухо не попыталось бы уловить ползущий шумок… и тогда машины любопытствующих будут сновать туда-сюда вдоль решеток ограды… И фотографы со своими «кодаками», нацеленными на ворота, тоже будут бродить тут… О! Ужас перед этой толпой, жаждущей острых ощущений и потянувшейся на запах паленого, словно мухи в поисках трупа. Она резко встает.

— Если я вам понадоблюсь, — говорит она сухо, — я в гостиной.

Она закрывает за собой дверь. И в ту же минуту слышит, что кто-то звонит. День едва начался, а вот уже и докучливые посетители. Она проходит сквозь холл и замечает Амалию, которая, перегнувшись через перила, смотрит вниз со второго этажа.

— Это не ваша забота, Амалия. Когда что-нибудь будет известно, я вам сообщу.

Она становится несносной, эта несчастная Амалия! Ирен открывает комиссару, который даже не думает извиняться. Он ведет себя так, будто замок — это придаток уголовной полиции. Он входит.

— Я должна позвать мужа?

— Нет. У меня просто несколько вопросов к вашей служанке. Собственно, может, и вы объясните мне. Что дают детям, когда их отнимают от груди? Предположим, вы решили прекратить кормить своего маленького Патриса грудным молоком. Чем вы его замените?

— Я об этом не думала. Наверно, «Блэдином». Или чем-нибудь в этом роде.

— Вы обратитесь в аптеку?

— Да. Несомненно.

— Значит, я дал верную команду всем жандармериям не спускать глаз с аптек. Именно там есть надежда схватить похитителей. Весь район под наблюдением, можете быть спокойны. Этим мерзавцам далеко не уйти. Из Франции, как вы понимаете, они не выедут, раз хотят получить выкуп. Они окопались поблизости: как только им понадобится что-нибудь для ребенка, питание или медикаменты, мы будем предупреждены… Я могу видеть Амалию?

— Идемте.

— Нет. Если позволите, я бы предпочел, чтобы вы не присутствовали при нашем разговоре. Она при вас, как я заметил, очень стесняется.

— Хорошо, я позову ее.

Ирен поднимается на несколько ступенек.

— Амалия!

Ее душит беспокойство.

— Амалия!.. Амалия, господин комиссар хочет видеть вас… Нет, нет, идите к себе в комнату.

Она оборачивается к полицейскому:

— Не шумите… у нее ведь ребенок.