Любимец зрителей

— Я почувствовал, что он был очень взволнован. Но не думал… Этот выстрел… У меня было ощущение, как будто в меня выстрелили в упор.

— Вы были знакомы с мсье Фроманом?

— Как и все. Я не был его сторонником в политике. Мы встречались два или три раза на свадьбах, похоронах, в общем, в тех местах, где нельзя не встретиться. Но мои симпатии и антипатии не имеют к данному делу никакого отношения.

— И все же, когда он назвался, о чем вы подумали?

— Честно говоря, ни о чем. Я был оглушен, я должен был как-то действовать… Меня застали врасплох… Он мне не давал вставить ни слова.

— Да? Не могли бы вы мне повторить то, что вас особенно поразило? Но сначала расскажите, о чем вы говорили. Он вам сказал, почему собирается застрелиться?

Мсье Ферран опустил голову на ручку зонтика, который все это время сжимал между коленями. Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

— Сначала его голос дрожал. Он был напуган… Это всегда так бывает… Потом он сказал, что у него в руке револьвер, и постучал его рукояткой по столу, чтобы убедить меня. Это меня испугало. Я спросил, не болен ли он? Нет. Может быть, его обманули? Или он потерял дорогого ему человека? Нет.

Мсье Ферран открыл глаза и загнанно посмотрел на комиссара.

— Что бы вы сделали на моем месте?

Комиссар покачал головой.

— Вы ни в чем не виноваты, — сказал он. — Если я правильно понял, у Фромана не было никакой причины?

— Был мотив, но очень странный. Я хорошо помню его слова.

— Говорите. Это очень важно. — Дрё слегка наклонился вперед.

— Он сказал: «Я чувствую себя отторгнутым… Жизнь меня больше не интересует. Я чувствую себя чужим в вашем маленьком мире автоматов. Я ухожу».

— Это похоже на слова человека, который страдает депрессией.

— Нет. Он настаивал на этом. Я не могу забыть его последние слова: «Я прекрасно владею собой… Я решил исчезнуть, потому что надоел себе и окружающим».

— Но это же абсурд.

— Затем он продолжал: «Я хочу, чтобы домашних оставили в покое, чтобы не было никаких беспокойств и хлопот». Потом он сказал что-то вроде: «ни цветов, ни венков».

— Одним словом, — сказал Дрё, — он вам оставил своего рода устное завещание.

— Да, что-то вроде этого.

— Вы продолжали слушать после того, как раздался выстрел?

— Да, конечно. Сначала воцарилась тишина. А потом, мне кажется, я услышал, как упало тело. Но не сразу.

— Результаты вскрытия мы получим завтра. Но я думаю, что смерть наступила мгновенно. Вы уверены в том, что сказали?

— Да. Впрочем, я не могу поручиться. У меня немного закружилась голова. Я был слишком далек от того, чтобы предполагать что-либо.

— Постарайтесь вспомнить. Бух-х! Прогремел выстрел. Трубка все еще у вас в руках.

— Постойте, — прервал Ферран. — Мне хватило времени, чтобы подумать: «Он наверняка сидит. Сейчас он упадет. Может быть, я услышу стон», и я уже подумал: «Нужно звонить в полицию и „скорую помощь“… Слишком поздно!» И в этот момент я услышал какой-то шум… Нет, это был не удар. Я не могу точно сказать, что это было.

— Тело упало на мягкий ковер, — объяснил Дрё.

— Тогда, наверное, да.

— Видите ли, — сказал комиссар, — строго между нами, мне кажется странным, что такой человек, как Фроман… У меня никак не получается ухватить, но что-то меня смущает! В его поступке, и особенно в некоторой рекламе, которой он окружил себя, чувствуется нарочитость. Если тебе надоело жить, не надо кричать. Достаточно было бы письма. Завтра эта новость появится в местной печати. Фроман не был скандалистом. Постарайтесь вспомнить все до мелочей. Это может мне очень помочь. Вы должны бы записывать такие разговоры.

Ферран привстал.

— И не думайте! Если бы этот несчастный не сообщил мне свое имя и адрес, я бы хранил молчание. Мы вмешиваемся только с согласия тех, кто нам звонит. Наше умение хранить тайну не должно ни у кого вызывать сомнения.

— Да, конечно, — согласился Дрё. — Вы правы. Когда Фроман застрелился, он был один в замке. Только вы оказались у него под рукой. И тогда, в момент отчаяния… это можно объяснить так. Я вас благодарю, мсье Ферран. Вам необходимо подписать свидетельские показания.