— Моя мать ничего нового вам не скажет, — прервал Шамбон.
— И Ришар тоже, — добавила Изабель. — Они оба еще спят, и не они….
— Знаю, — отрезал комиссар. — Но мне необходимо для отчета… Спокойной ночи. Ах да, еще одна вещь. Вы не думаете, что произошло ограбление?
— Ограбление? — оба посмотрели на комиссара почти с укоризной.
— Извините. Я лишь хотел заметить, что дверь в сад была открыта. Кто угодно мог проникнуть через нее в дом… Между самоубийством и вашим приездом прошло довольно много времени. Вы понимаете, к чему я клоню. Первый вопрос, который приходит в голову: хранил ли Фроман в своем кабинете деньги, ценности?
— Нет, — категорично ответил Шамбон. — Он был очень осторожен. Ведь замок расположен в безлюдном месте…
— Хорошо, хорошо. Я не настаиваю, — прервал комиссар. — Не было ли раньше попыток ограбления?
— Никогда.
— Не будем больше говорить на эту тему. Последнее: закройте ворота. Я не хочу, чтобы вам надоедали журналисты. И не отвечайте на телефонные звонки, или ладно, отвечайте. Если будут настаивать, говорите, чтобы обращались к комиссару Дрё. Я рассчитываю на вас. Спасибо.
Инспектор Гарнье ждал, прислонившись к машине.
— Ничего особенного, — сказал он. — Но при электрическом освещении многого не увидишь. Днем я еще раз все осмотрю.
Комиссар пожал плечами.
— Нет надобности. Мои сомнения оказались бесплодными. Я почти уверен, причины самоубийства чисто профессиональные. Фроман знал о том, что его срок вышел. Во всяком случае, надо поискать с этого конца. Куда делся привратник?
— Он у себя.
— Идем. Садись за руль. Я устал. Перед воротами посигналишь.
Машина тронулась с места. Дрё тяжело вздохнул.
— Ты знаешь, это очень странный дом. С одной стороны, эти двое акробатов, с другой стороны, Фроман, который не внушает доверия, и между ними молодой человек, смахивающий на воспитанника иезуитов. Любопытно! Я забыл у него об этом спросить, но бьюсь об заклад, что он не был ни разу женат. Не знаю, почему мне так кажется.
Привратник ожидал их у ворот. Комиссар открыл дверцу машины:
— Всего лишь два-три вопроса. Кто накрывает на стол?
— Я, пока не найдут новую кухарку.
— Как вчера прошел ужин? Не казался ли Фроман чем-нибудь озабоченным?
— Нет. Но он не имеет привычки много говорить.
— Ужинали все пятеро?
— Нет. Мадам де Шамбон не ужинает. Моя жена приносит ей настойку.
— А молодой человек? Ришар… как его там?
— Ришар Монтано. Я думаю, его отец был итальянец. Я слышал об этом. Он всегда предпочитает есть один. Мне кажется, он стесняется своих костылей и коляски.
— Хорошо. Они ужинали втроем. О чем они говорили?
— Не знаю. Я не был там все время. Но думаю, что они говорили о выборах. Вы знаете, что на хозяина очень нападали, и это было ему неприятно. Я часто встречался с ним в саду по утрам, когда поливал цветы. Перед тем как отправиться на завод, он выкуривал свою сигару, и мы с ним болтали о разных вещах. Он мне говорил: «Жермен, ты считаешь это справедливо после всего, что я для них сделал? Они требуют мою шкуру».
— Вы уверены, что он говорил именно так: «Они требуют мою шкуру»?
— Да. Это была его манера говорить.
— А на кого он намекал?
— Черт, не знаю. Человек в его положении должен иметь много врагов.
— Итак, вам кажется, что вчерашний вечер прошел так же, как и всегда? Никто не приходил? Может быть, почтальон?
— Нет. Абсолютно ничего.
— Спасибо. Можете идти спать.
Машина выехала за ворота и постепенно набрала скорость.
— Нам предстоит веселенькое воскресенье, — пробормотал Дрё.
Больше он не проронил ни слова.
Собеседником Фромана из службы доверия оказался мужчина лет пятидесяти, он был одет во все серое: серый плащ, серые перчатки, в руках он держал зонтик. На лацкане пиджака значок клуба «Ротари»[47].
Он церемонно раскланялся и представился:
— Жан Ферран, негоциант.
Комиссар указал ему на старое потрепанное кресло напротив себя.
— Итак, мсье Ферран, слушаю вас. Но прежде всего выясним очень важный вопрос: в котором часу прозвучал выстрел?
— В двадцать два часа сорок минут.
— А сколько времени продолжался разговор?
— Пятнадцать минут. Я привык обращать внимание на подобные детали.
— Как построена работа в службе доверия? Вы дежурите сутками?
— В принципе, да. Но я страдаю бессонницей, почему бы мне не использовать это? Вот я и дежурю четыре раза в неделю с восьми вечера до полуночи. Я знаю, что в других организациях, возникших ранее, таких как «SOS», «Дружба», например, правила другие. Мы же стараемся работать до тех пор, пока это возможно. Мы обеспечиваем прежде всего моральную поддержку, но и конечно же материальную помощь, организуя встречи с людьми, которые нам звонят.
— Кто вам звонит обычно?
— В основном женщины.
— Безответная любовь?
— Нет, не только это… Безработные женщины, молодые девушки, которые не могут найти себя… Я знаю, что это такое. Я работал в профсоюзе на заводе деталей. Эти проблемы, к несчастью, знакомы мне.
— Много ли попыток самоубийств?
— Нет. В последнее время люди хватаются за все, что только можно.
— У вас сложилось впечатление, когда вы слушали голос вашего собеседника, что он действительно решил покончить с собой?