Любимец зрителей

— Нет, я в этом уверен. Эжени… Она видела, как господин граф удалялся по большой аллее. А я копался в гараже. Он был таким, как всегда.

— Во что он был одет?

— Жена не обратила внимания.

— А когда вы забеспокоились?

— Вечером. Это я предложил сюда заглянуть.

Не выпуская трубки, он обвел широким жестом окрестные заросли травы и камыша.

— А плоскодонка? Отец ее брал?

— Нет. Она стояла тут, рядом с пирогой. (Фушар никак не мог назвать лодку байдаркой.)

— А потом? Что ты предпринял?

— Я взял плоскодонку и осмотрел те места, где господин граф часто бывал. Он сидел так же, как мы, и курил, глядя в даль. Он забывал о времени. Но в тот раз его нигде не было.

— Скажи честно, что ты подумал, когда все поняли, что отец в самом деле исчез?

Старик призадумался, снова раскурил свою трубку и сплюнул на землю под ноги.

— Господин граф был свободным человеком, — произнес он наконец.

— Неужели у тебя нет ни малейшей догадки? Послушай… Ты же один из наших. Не заметил ли ты чего-нибудь? Я никому не скажу, но ничего не знать — такая пытка. Может, он должен был с кем-то встретиться?

Старик покачал головой. Это означало не только то, что он ничего не знает, но прежде всего, что он ни о чем не собирается рассказывать. И все же я продолжал допытываться.

— Отец брал машину на прошлой неделе?

— Меня здесь часто не бывает, господин Дени… В таком случае…

— Не мог ли он поехать в Нант?

— Как знать.

Я выждал минуту. Старик решил, что разговор окончен, и встал.

— А если он умер? — тихо сказал я.

Фушар осел, словно я подрезал ему сухожилие, и уронил трубку.

— Господин Дени… Нет… Не надо… Во-первых, это неправда… Я ничего не знаю…

Продолжая бормотать, он подобрал трубку, вершу и быстро поднялся.

— Простите, господин Дени… Некоторые слова могут накликать беду.

Фушер удалялся, сгорбленный, постаревший, и я спрашивал себя, не болен ли он.

— Эй! Не беги так быстро, — окликнул я его.

Старик оглянулся, сдвинув на затылок свою помятую соломенную шляпу. Я догнал его.

— Может, отец с кем-нибудь повздорил?

— Нет. Вовсе нет. Его очень уважали. Была, правда, тяжба с семьей Белло за право проезда через наши земли, но то была местная дрязга, и не более.

— Вот еще что. Часто ли отец ходил на охоту?

— Понемножку, в сезон. И никогда после закрытия. Я это знаю, так как сам лично чищу ружья.

Он постучал ладонью по верше.

— Мне надо отнести рыбу Эжени, господин Дени.

— Хорошо. Еще только один вопрос. Моя мать расспрашивала тебя об отце?

— Ни разу. Она слишком…

— Говори уж: слишком гордая.

— Я бы не осмелился.

— А моя тетка?

— То же самое. Ни слова.

— Спасибо. Видишь ли, я веду расследование. Такое странное исчезновение. Ну, беги!

Он стоял в нерешительности.

— Господин Дени…

— Да?

— Я хотел бы вас поблагодарить, если позволите… за малышку. Ей гораздо лучше. А мы с этой малышкой…

— Конечно, Фушар. Ты мне тоже был как дедушка. Тебе прекрасно это известно.

— Спасибо, господин Дени.

Я надеюсь, ты начинаешь понимать старика. Заметь, у него были свои маленькие слабости. При случае он слегка закладывал за воротник, грубо обращался с женой и браконьерствовал без зазрения совести, чтобы заработать на карманные расходы. Трактирщики заказывали ему, за неимением лучшего, несколько щук для свадебного пира или трапезы по случаю первого причастия. Отец всегда закрывал на это глаза. Разве болото не было неистощимым кладезем рыбы?

Однако, возвращаясь к моей проблеме, следует признать, что я не подвинулся ни на шаг. Часом позже, запершись в кабинете, я позвонил своему дяде. Мне ответила женщина. Ее звали Клеманс, и она служила у него экономкой. Что ж! Я поостерегся выказывать свое удивление. Во-первых, я доложил ей, что мое имя — доктор де Лепиньер, и во-вторых, что я намереваюсь заглянуть к дяде — о! не более чем на час, чтобы навести у него некоторые справки семейного характера. Я чувствовал, что ее распирает от любопытства. Она сказала, что дядя ушел осматривать свои ульи, но, без сомнения, он будет рад меня видеть. Я договорился о встрече на следующий день после обеда. Да будет тебе известно, что мой дядя никогда не был женат, и время от времени, когда одиночество становилось совсем невыносимым, он нанимал экономок. Жил он, как заправский крестьянин, неподалеку от Сента, в небольшом имении Мен-Андре, и разводил там пчел. Его мед славился по всей округе, и он старался посещать все ярмарки в своем департаменте. У него там был собственный прилавок, что помогало заключать неплохие сделки.

— Торгаш Лепиньер, — говаривала моя мать с кислой миной.

— Да еще с фургоном, — добавляла тетка.

Мы с ним не виделись несколько лет. Я взял в Боле напрокат «рено» и выехал после обеда, прикрываясь предлогом, вызвавшим у матери издевку.

— Как истинный врач, — замечала она, — ты печешься только о себе! В конце концов, тебе виднее… Клер, прошу тебя, не вздумай хныкать. Это бесит твоего брата. Может быть, в другой раз он возьмет тебя с собой.