Любимец зрителей

И я увидел Керрарек — раньше он казался мне больше и внушительнее. Он хранил отпечаток печали и строгости эпохи своего возникновения. При Ришелье в Бретани жилось несладко. Высокие холодные окна, суровый фасад. Но угловая башня облагораживала его.

Фушар нажал на клаксон. Тут же показались четыре женские фигуры и встали в ряд перед входной дверью. Матушка со своей сестрой и Эжени Фушар, обнявшая Клер за плечи. Машина остановилась, и, прежде чем подняться к ним, я разглядел их получше. Клер весело помахала мне рукой. Она была одета, как девчонка, которая путешествует автостопом: водолазка, выцветшие джинсы, кроссовки. Волосы собраны в конский хвост. Настоящая дикарка. Матушка вся в черном. Ладони сжаты, прямая как палка; зато тетя надела соломенную шляпу и длинный фартук для работы в саду. Я понял, что мать предупредила их: «Никакой торжественности. Я — другое дело: я его встречаю. А вы должны быть одеты как обычно». И она одна спустилась на две ступеньки мне навстречу. Она поцеловала меня, будто клюнула, в правую и левую щеку, как офицер, вручающий рядовому награду.

— Как доехал, мой мальчик?

К моему удивлению, она выглядела взволнованной. Ее серые глаза смотрели на меня с такой заботой, что я был тронут. Но я похож на нее: терпеть не могу выдавать свои чувства. Я тут же повернулся к тетушке, которая осмотрела меня с ног до головы, придерживая за плечи, и сказала:

— Бедный Дени, не знаю, как тебя кормили в Тонкине, но выглядишь ты неважно. Придется тобой заняться.

Тут Клер бросилась мне на шею. Фушар нисколько не преувеличивал. Потрясающая девушка, соблазнительная, цветущая. Но вела она себя, как ребенок: скакала передо мной на одной ножке, когда мы шли в гостиную. Напрасно славная Эжени бранила ее: «Веди себя прилично, не то я рассержусь!» Клер лишь напевала и делала вид, будто играет в классики на черно-белом полу вестибюля. Мать взяла меня под руку.

— Она возбуждена… Не смотри на нее. Скоро успокоится… Фушар тебе рассказал?

— Да. Я был потрясен.

— Мы как раз собирались тебе сообщить через вашу миссию в Париже. Какое совпадение! Но почему ты вернулся во Францию?

— Чтобы подлечиться. Я схватил амебиаз.

— Это опасно?

— Шутить с этим не стоит. Да вы не беспокойтесь. Как идут поиски?

Мать вдруг остановилась.

— Какие поиски? Уж не воображаешь ли ты, что я буду за ним бегать?

— Он ничего не оставил? Даже записку?

— Ничего.

— И ничего не взял с собой?

— Нет.

— А вдруг с ним что-то случилось? Может, ему стало дурно. Потерял сознание и свалился в болото.

— Не выдумывай! Такой крепкий мужчина, как он!

— Так или иначе, но нам придется предупредить полицию.

— Только не это! Чтобы вся округа о нас судачила!

— Но ведь если он вскоре не объявится, Бог знает что о нас подумают.

Тетка, которая все время шла впереди, обернулась к нам.

— Вы говорите о Рауле, — сказала она. — По-моему, он сбежал. Клер вот частенько убегает. От кого она могла это унаследовать, если не от отца?

— Прошу тебя, — взмолилась матушка.

— Ладно, ладно. По-вашему, я всегда не права. Держу пари, Дени с утра ничего не ел.

— Мне и не хочется, — заверил я.

— У него амебы, — пояснила матушка.

Тетка усмехнулась.

— Все, что ему нужно, — это хорошее глистогонное. Чашечка Sanguisorba officinalis перед сном. Если бы вы только меня послушали!

Я сразу узнал запах гостиной — запах старой обивки и мастики. Мне показалось, что я вхожу в картину Рембрандта: игра света и тени. Комнату пересекал солнечный луч, пробившийся сквозь неплотно прикрытые ставни. Там и сям на старинной мебели видны были отблески света. А на стенах угадывались полотна: мундиры, рука, сжатая на эфесе шпаги, половина напудренного лица… Наш музей. В тишине я вдруг отчетливо услышал жужжание мухи. И знаешь, этот звук… мне пришлось присесть. Сразу вспомнились суда с горами трупов… Я с трудом перевел дыхание.

— Да ты совсем выбился из сил, мой мальчик, — сказала матушка.

— Извини. Это все дорога. Мне очень жаль. Я бы, пожалуй, соснул.

— Идем. Комната для гостей уже готова. А вечером вернешься в свою. Эжени ее прибирет.

Квартет довел меня до второго этажа. Голубая комната. Приветливый дневной свет. Тетушка задернула шторы.

— Если что-нибудь понадобится, вот звонок.

И впрямь рядом с кроватью на стене, словно в пьесе Лабиша, висела лента от звонка.