Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Украина растворилась под машиной. Все. Никогда больше не увижу я ни белую и желтую степь, ни длинные деревни, зарывшиеся в зимний снег, где летом поют комары, ни выкрашенные известью хаты с зелеными и коричневыми ставнями, украшенными голубками, ни пышные закаты с петушиными гребешками, ни высоких девушек с пухлыми щечками, ни азиатские реки среди миллионов желтых подсолнухов…

Мы пролетели среди опаловой ваты неба над болотами бассейна Припяти. Небо понемногу прояснялось. Через просветы в облаках нам иногда открывались сосновые леса, тополиные посадки, какие-то деревни с красными крышами. Там была Европа.

Наконец, мы увидели голубые озера, расцвеченные островками, белевшими как водные луны. Мы были вблизи Литвы над главным штабом Гитлера.

Сначала я подождал у Гиммлера.

В автомашине, на которой за мной приехали на аэродром, я чувствовал, как сотни вшей разъедали мне кожу. Моя военная униформа была отвратительной. Можно было догадаться, что в Генеральном штабе, скромном, но где люди были одеты во все свежее, нам, диким фронтовикам, надо было сконцентрироваться. Поэтому я вошел в ванную и с час плескался там, как кусок старого жесткого мяса.

Гиммлер подарил мне замечательную зеленую рубашку. Это позволило мне не подбирать старую, брошенную в угол ванной, набитую славными вшами Украины, внезапно ошеломленными от такой впечатляющей атмосферы! В окружении рейхсфюрера СС мы довольно долго говорили и о них.

Унтер-офицер поправил ворот моей гимнастерки, оторванный во время одной рукопашной схватки. Я оставил на себе свою полевую униформу, которую выскребли, вычистили и выгладили, влез в свои огромные валенки и вечером сел рядом с Гиммлером в большую зеленую машину, которую он вел лично и в которой он привез меня за сорок километров от своего расположения к командному пункту фюрера.

Главный штаб фюрера, оборудованный на востоке Восточной Пруссии, был в начале 1944 года удивительным.

Мы прибыли туда в полночь. Под соснами фары освещали сотни и сотни работающих людей. Они строили фантастические бетонные укрытия. Фюрер жил в скромном деревянном домике. Мы вошли в квадратный вестибюль. Справа был гардероб. Слева, в глубине, широкая дверь отделяла нас от кабинета Гитлера. Мы подождали некоторое время. Гиммлер время от времени радостно говорил французские слова, которые знал.

Дверные створки открылись. Я не успел ничего увидеть, ни о чем подумать: Гитлер подошел ко мне, взял мою правую руку в свои и с чувством пожал ее. Вспышки магнезии освещали комнату. Киноаппараты также фиксировали встречу. Я видел только глаза Гитлера, исключительно живые и добрые: я чувствовал только эти руки, сжимавшие мои, я слышал только его голос, немного хрипловатый, приветствовавший меня, повторяя дорогие слова.

Мы сели в деревянные кресла напротив массивного камина. Я с изумлением смотрел на фюрера. Его зрачки еще сохраняли свой странный блеск, откровенный и гипнотизировавший. Но заботы четырех лет войны придали человеку впечатляющую величественность. Волосы поседели. Спина, бесконечно склоняющаяся над изучением карт и несущая на себе груз всего мира, ссутулилась. Довоенный фюрер исчез — страстный фюрер, шатен, с прямой, как альпийская ель, спиной.

Он держал в руке роговые очки. Все в его облике выражало собранность, озабоченность. Но энергия оставалась бодрой, живой как огонь. Он говорил о воле к победе через все испытания; он попросил рассказать деталь за деталью все этапы нашей трагедии.

Он углублялся в размышления, минут пять не говорил ни слова. Только легко двигались челюсти, как будто он размалывал в тишине какое-то препятствие. Никто не говорил. Затем фюрер вышел из медитации и возобновил расспросы.

* * *

Он подвел нас к карте фронта, чтобы знать с полной ясностью одиссею под Черкассами. Он попросил повторить все движения окруженных войск день за днем, следя по карте. Огромная комната была наполнена только этим голосом, спокойно расспрашивавшим, и нашими голосами, отвечавшими с плохо сдерживаемым волнением.

Каждая деталь в этом учебном классе говорила о простоте и ясности жизни: длинные столы светлой породы дерева, голые, как в монастыре, стены, лампы с металлическими абажурами, выкрашенные зеленым, которые хромированные провода спускали до самых карт. Фюрер работал ночи напролет в абсолютной концентрации. Он до утра вышагивал в этом бараке, размышлял, готовил свои приказы. С ним рядом жили только огонь в широком камине, вдохновленном германской историей, и большой рыжий пес, лежавший у стола.

Благородное животное молча сопровождало взглядом передвижения своего хозяина, который медленно ходил, сутулый, седой, давая вызреть за ночь своим размышлениям и мечтам…

* * *

Гитлер вручил мне ленту Риттеркройц. Я сражался как настоящий солдат. Гитлер признавал это. Я был горд.

Но то, что воодушевляло меня в ту волнующую ночь, так это авторитет, завоеванный моими солдатами в глазах Гитлера. Он сказал мне, что все мои офицеры повышены в звании и что он наградил сто пятьдесят моих товарищей Железными крестами.