«О Моцарт, Моцарт…»
Какой невероятный аккорд, в котором все, все – и любовь, перемешанная с ненавистью, и уверенность в себе с неуверенностью, и приговор к смерти с жаждой помилования и возвеличения, и палачество, и преклонение… Но как же Моцарт, духовно, нравственно гениальный Моцарт не мог всего этого не почувствовать?..
Вчера нашел: в телевизионной программе анонс по каналу «Культура»: 14.50. Сальери и Моцарт от В. Крайнева… Разумеется, предчувственно восторгнулся, вдохновился: неужто?!..
Предчувствие оправдалось. Давали просто музыку… Просто музыку Сальери и Моцарта. Счастье, не правда ли?
Когда-то, да почти лет 30 назад, когда преподавал в школе, задавал своим ребятам в 9-м классе вопрос: а что, если (а это так и есть) Сальери не отравил Моцарта? Они у меня даже писали сочинение на эту тему. И одна девочка предложила: «Тогда надо перед каждым исполнением Моцарта исполнять какое-нибудь сочинение Сальери или, по крайней мере, давать совместные концерты их музыки…»
Вот чисто детская гениальность. Ведь гений – человек, сохранивший детскость.
И вдруг – вот оно случилось! Владимир Крайнев по очереди исполняет Сальери и Моцарта, воплотив таким образом мечту той моей школьницы…
Заметка Пушкина о «Моцарте и Сальери» (1832):
«В первое представление “Дон Жуана”, в то время когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист – все обратились с изумлением и негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы – в бешенстве, снедаемый завистью.
Сальери умер лет восемь тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении – в отравлении великого Моцарта.
Завистник, который мог освистать “Дон-Жуана”, мог отравить его творца».
Вдохновение
Критик смешивает вдохновение с восторгом. Нет, решительно нет.
Замечательно уже одно то, что Пушкин дает определение вдохновению – вещь для многих до сих пор немыслимая и даже кощунственная. Но еще более замечательно
«
Вдохновение, о котором можно и должно писать только в тумане, в дымке, мистически…
А тут вдруг – «план» как один из главных признаков вдохновения. (Сам же Пушкин с иронией о Рылееве – «Планщик»!) Но если вдохновение нужно в поэзии так же, как в геометрии, то… Рационализм какой-то западный! Ведь ясно, что геометрия и поэзия уж точно две вещи несовместные…
Все это поразительно. И самые неожиданные слова здесь, конечно, – «план», «объяснение понятий», «спокойствие», «постоянный труд», «сила ума»… – неожиданные для восторженных поклонников вдохновения.
Пушкинское определение – признак высочайшей культуры творчества, признак ясного самосознания творца. Это не технологический рецепт, не просто литературоведческий вывод, а жизненный, мировоззренческий принцип.
Пушкинское определение – само вдохновенно. Как и всегда у Пушкина, так и здесь, в рассуждениях о самых метафизических материях, – словно «речка подо льдом блестит»…
Не мистический экстаз, не восторженные фразы, не глубокомысленные намеки. Нет. Самые простые, ясные, деловые слова. Как в геометрии.
«Расположение души к живейшему принятию впечатлений» – раз.
«Быстрое соображение понятий» и «объяснение оных» – два.
А в итоге – «великое совершенство» – три.
Открытость души плюс труд ума равняется прекрасному.
Но, конечно, конечно, слагаемых здесь больше, и связь между ними – не арифметическая.
Есть у Пушкина и такие слова – «Главное: истина, искренность». Есть слова об одном поэте: «Холод, натяжка, принужденность отзываются во всяком его творении, где никогда не видим движения минутного, вольного чувства, словом: где нет истинного вдохновения. <…> Свойство, без которого нет истинной поэзии, т. е. искренности вдохновения»[12].