Лицей, который не кончается

Мандельштам, «Графическая ода»:

Мы только с голоса поймем,
Что там царапалось, боролось.

Моцарт не верит голосу Сальери.

Как и Сальери, в сущности, не верит ни единому своему слову…

Может быть, никакой из грехов человеческих так бездонно не глубок, так не злобоносящ и так не самоскрытен (внутренне не самоубийственен), как неглубокая, поверхностная, элементарная зависть.

Сегодня новая мода пошла. Признали: вот в Библии, в Новом Завете таится все: пратипы, прахарактеры, прасюжеты, прафабулы, прамотивы.

Да, это так. Тогда как же не заметить, что весь раскол мира и произошел от зависти Первого ангела к Творцу. Это там, на небесах, а тут? А тут – от зависти Каина к Авелю, чей дым от его жертвоприношения вознесся, видите ли, выше, чем дым от жертвоприношений Каина.

Ну, и Иуда?..

Есть одна «еретическая» проговорка у Достоевского, который, как мне кажется, из-за страха божеского отдал свою мысль, свое чувство одному своему герою из «Подростка»: «Видишь ли, мой друг, пушкинское стихотворение это вроде бы божеского творения…»

Задумаемся: пушкинское творение сравнивается, подравнивается, стремится к Творению Божескому. Тут нельзя обойтись, как я и предчувствовал, без мыслителя религиозного, а именно – без отца Сергия Булгакова. «Моцарт и Сальери» – трагедия дружбы, как Отелло – трагедия любви. Общий знаменатель здесь и там – ревность. Оказывается, – ничего себе открытие, – ревность платоническая сильнее даже ревности неплатонической. Тут Булгаков докопался до онтологии.

«Моцарт и Сальери» и есть Тайная вечеря Творца Моцарта и «твари» Сальери.

Правды нет и выше

…я избран, чтоб его
Остановить – не то мы все погибли…

Гегель писал как будто прямо о Сальери: «Даже преступная мысль злодея возвышеннее и значительнее, чем все чудеса неба». И хотя сомнительно, чтобы Гегель повторил эти слова столь категорично, знай он о преступных мыслях и делах последующего времени, хотя и для его времени уже было опасно такое панлогическое решение социально-этических проблем, однако нельзя не видеть здесь постановку важнейшего и труднейшего вопроса об исторической роли морального зла. А вопрос этот опять не абстрактный. С помощью романтического осуждения зла понять природу его невозможно (а стало быть, невозможно и противостоять ему). Это же факт, что гордый, титанический, богоборческий вызов Сальери обладает могучим обаянием:

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.

В этих самых первых словах трагедии – крушение целого мировоззрения.

Это ведь не равнозначно утверждению: не надо правды ни на земле, ни на небе.

Правды нет. Нигде. Никогда. И быть не может. Сначала – к величайшему сожалению. А потом – к счастью.

В этих словах обреченность и опустошенность, одиночество и страдание: «Когда Пушкин начинает одно из своих лучших творений этими страшными словами, не сжимается ли у вас сердце, не угадываете ли вы сквозь это видимое спокойствие разбитое существование человека, уже привыкшего к страданию?» (А. Герцен).

Но есть в этом богоборчестве еще один смысл – такой же, как у Раскольникова: «Я не хочу дожидаться всеобщего счастья… Я узнал, Соня, что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет… Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон…» Однако к этому приходят все, и почти все именно отсюда же делают вывод о существовании высшей правды, правды религиозной. Сальери, а затем и Раскольников, Иван Карамазов идут несравненно дальше: «Правды нет и выше».

Но что отсюда следует? Только ли отказ от всяких иллюзий? Для них отсюда следует: Бога нет, стало быть, все позволено. Это – атеизм, это – аморальный атеизм. Главное назначение этого богоборчества – обоснование беспредельного самоутверждения за счет других. Главное назначение богоборчества Сальери – обосновать устранение Моцарта.

Сальери выступает как глубоко идейный, чисто идейный убийца. Но еще раз перечитаем последние слова его монолога (следующие прямо за признанием в зависти):

…О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!

Вот, оказывается, в чем дело: правды нет и выше потому, что небо несправедливо распределило свои дары. Сальери обнесли.