— Я тоже буду плохим, когда вырасту! Я буду всем говорить плохие слова! Вот, смотри, — сказал я и увидел полицейский уазик, который ехал в нашу сторону. Я поднял руки и показал полицейским два средних пальца. Расул рассмеялся. — Видела, какой я? Я вообще самый плохой и крутой.
В ответ Румина покачала головой, а Амина сказала:
— Я не хочу, чтобы ты был плохим и злым. Если будешь делать такие вещи, я перестану с тобой дружить.
— Дети, а ну стоять! — вдруг прозвучало из машины громким полицейским голосом, который они делают в свои микрофоны, и их машина остановилась. Я сразу вспомнил правило 31: «Когда воин видит угрозу, он никогда не отступает, он выбирает новое место для атаки», и поэтому я побежал во двор, окружённый несколькими многоэтажками. Остальные, как трусы, побежали за мной.
— Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! Ты дурак! — кричала мне вслед Румина и, обогнав меня, спряталась в подъезде. Мы все побежали за ней и, прикрыв дверь, смотрели на поворот, откуда прибежали. Минут пять мы следили за прохожими, и всё это время Румина бурчала себе под нос про меня гадости.
— Круто получилось, — сказал я и вышел из подъезда, но никто мою крутость не поддержал.
В центре двора была новая игровая площадка со всякими крутыми штуками, вертелками, горками и качелями, поэтому мы решили сделать перерыв и заняться спортом. Все воины должны заниматься спортом.
Пока Румина изучала горки, Расул ходил за ней, стараясь увеличить свои шансы на свадьбу, на которой, наверно, мне придётся танцевать, кричать, стрелять в воздух и делать сальто. А мы вместе с Аминой сели на крутилку напротив друг друга и катались. Мы делали круг за кругом, смотрели друг на друга, смотрели на членов нашей Суперкрутой команды (название временное) и смотрели на прохожих. А потом я посмотрел на три многоэтажки, окружавшие нас. Две из них были девятиэтажными, и одна пятиэтажная. Я смотрел на них несколько минут, пока мы тихо кружились. Они казались мне такими знакомыми, как будто были родными, но, когда я опускал глаза вниз, на двор, это место уже не казалось мне знакомым. Это было очень странно. Дома знакомые, а двор другой.
— Артур, — сказала Амина.
— Что? — спросил я.
— Что-то случилось?
— Нет, — сказал я и продолжал оглядываться.
— У тебя слеза, — сказала она и показала пальцем на каплю на моей щеке, которую я сразу же вытер.
Я слез с качели, сказал «Я сейчас!» и просто пошёл вдоль двора. Я совсем не контролировал свои ноги, они сами шли. Всё, что мне оставалось делать, это смотреть в разные стороны, пытаясь понять тайну этого двора. Подъезды мне казались одновременно знакомыми и нет. В моей памяти они были старыми, а сейчас покрашены в разные цвета. Ребята догнали меня, и я, указав на угловой подъезд, сказал:
— Этот был коричневый, а этот чёрный, — указал я на следующий подъезд. Там, где сейчас находился ухоженный палисадник, в мыслях я видел старый, ржавый и согнутый турник, на котором занимался дядя… Дяденька… я не мог вспомнить имени, которое крутилось у меня в голове, но я отчётливо видел картину, как худощавый лысый мужик в белой майке с татуировкой на плече подтягивался на этом турнике, которого уже не было. Он вечно курил сигареты, и мама… кажется… мама предупреждала меня, чтобы я с ним не разговаривал.
— Ты помнишь это место? — спросил Расул, но я ему не ответил, а дошёл до конца двора, где был выезд на дорогу. Я завернул за угол, затем ещё раз, я знал, где лежала старая, вонючая шина, знал, где была яма, куда соседи иногда выбрасывали мусор, когда стемнеет, и я их видел… я всех их видел сверху, а ещё я видел море, волнорезы, корабли… бесконечные волны. Я всё это видел сверху, и тогда я поднял глаза наверх, на пятиэтажный дом, с виду не такой уж и старый. Он был весь покрашен в непонятный, то ли оранжевый, то ли красноватый цвет. С улиц к окнам тянулись какие-то растения, которые, словно виноград, искали какую-нибудь твёрдую поверхность, чтобы вокруг неё обвиться.
— Что? — спросила Румина.
— Я там жил. Там, наверху, я видел всё это место… — Я побежал дальше по дороге, завернул ещё раз, и на пересечении улиц стояла белая, как будто кто-то опустил облако на землю, кондитерская «Сладкуша». Я смотрел на неё несколько секунд, потом мои ноги задрожали, и я сел на землю.
— Это то место, которое мы видели вчера на фото, — тихо сказала Румина кому-то из нашей команды. — Тут была авария.
Я подождал ещё пару минут, пока не понял, что опять могу стоять на ногах, и быстрым шагом пошёл в сторону кондитерской, потом опять остановился.
— Я дальше не могу, — сказал я.
— Почему?
— Не могу. Ноги не идут, — сказал я и сел на бордюр. — Идите сами. Спросите всё про маму, а я тут подожду.