Читаем Лицей 2021. Пятый выпуск полностью

Выписки бывают разные — одни пациенты считают, что они слишком больны, чтобы долечиваться на дому. Они отказываются подписывать свою выписку. Приходится уговаривать, объяснять, что эта койка пустовать не будет, на неё сегодня же положат кого-то, кто без врачебной помощи может не выжить. Если пациент совсем не соглашается, предлагаем выписать в обсервацию — под присмотр врачей на долечивание.

Но есть и другие — на прошлой неделе одна пациентка схватила меня за руку и, заглядывая в глаза, панически спрашивала: «А отсюда вообще выходят? Есть те, кто вылечился? Вы их видели?» Успокаивала, рассказывала счастливые истории. А у неё слёзы в глазах стояли. Всё просила пообещать. А это ещё один ритуал — нельзя ничего обещать. Мы не боги, мы не решаем, кому жить, а кому умирать. Но она так просила! Пообещала. Примета дала сбой — ничего страшного не произошло, в воскресенье её выписали домой. А через час её кровать занял новый пациент.

На самом деле в больнице есть почти боги. Это ОРИТ-7 (отделение реанимации и интенсивной терапии), наше седьмое небо. Я там ещё не была, знаю только по рассказам. Это отделение Михаила Кецкало, врача анестезиолога-реаниматолога, главы центра ЭКМО (экстракорпоральной мембранной оксигенации). Аппарат ЭКМО — последняя надежда самых сложных больных. Когда не справляется ИВЛ, можно вывести кровь из тела, насытить её кислородом и заново ввести в организм пациента. Таких аппаратов очень мало, но, к счастью, многим они и не требуются. В ОРИТах совсем не так, как в линейных отделениях, там очень сложно, вначале надо привыкнуть к линейным отделениям. В первый день работы я загадываю, что однажды буду в ОРИТе.

К вечеру нужно обойти все палаты, замерить температуру, сатурацию, поставить отметки, кто на кислородной поддержке, кто лежачий. Эта информация пригодится ночной смене. Приходят «ночные», посвящаем их в курс дела, говорим: «Ну, до утра». Не желаем спокойной смены. Уходим.

Уходит только тело, мозг и сердце остаются в больнице. По пути домой думаешь о пациентах, за ужином обсуждаешь с семьей больничные новости, засыпая, перебираешь в голове имена больных, просишь Бога об их здоровье. Утром в метро волнуешься, кого увидишь, кого нет. Хочешь услышать, что ночь все пережили. Дежурная смена докладывает, каких-то фамилий больше не слышишь…

<p>Глава 2. О жизни и смерти</p>

Приходишь утром в больницу. Дежурная смена докладывает, каких-то фамилий больше не слышишь…

Вначале думаешь, что не расслышала, что устала, ведь полночи дописывала прошлую главу. Потом ещё отчаянно надеешься — да, их нет больше в отделении, но вдруг их перевели в реанимацию, и там им станет лучше. Но нет, старший смены говорит: «Острый респираторный дистресс-синдром», «Оторвался тромб, кажется», «Внезапно ухудшилась, даже в реанимацию не успели перевести».

<p>Недождавшиеся пирожки</p>

Сегодня я готовила пациентку к выписке — нужно было дать подписать согласие на выписку, помочь собрать вещи, узнать, по какому адресу нужно везти, и заказать туда специальное санитарное такси, развозящее по домам вылеченных пациентов с ковидом. Инга Александровна поступила в тяжёлом состоянии, ей было трудно дышать, поэтому требовалась постоянная кислородная поддержка. Мне сразу запомнилось её красивое скандинавское имя. Говорила тихим полухрипом-полустоном. Я приходила и смачивала ей губы, поправляла подушки, иногда просто держала за тонкую руку, всю в кровоподтёках от катетера.

Где-то спустя неделю после поступления она попросила помочь ей сесть, а затем, немного смущаясь, спросила, не могу ли я причесать её и заплести волосы в косу. У неё были густые пепельно-седые волосы. Расчесала и заплела «колосок», те пять минут, что я плела, её утомили, и я помогла лечь обратно.

Но с этого дня всегда находила в смене время зайти и обновить причёску. В конце прошлой недели я зашла, а её волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы — кажется, такая причёска называется «каравай». «Видишь, я уже и сама всё могу», — похвасталась Инга Александровна.

Потом она помогала соседке по палате — давала воду, поправляла подушки, смеялась, что если бы не годы, то сама бы пошла волонтёркой после выздоровления. И вот утром врачи сообщили мне, чтобы я готовила её к выписке. Как только она поступила к нам, я помогала ей позвонить сыну. Потом моя помощь уже не требовалась. А сегодня Инга Александровна сама позвонила и почему-то передала телефон мне. «Я знаю, что мою маму сегодня выписывают. Вы помогали ей во время болезни, и мы с женой и сыном очень вам благодарны. Она нам много рассказывала о вас. Мы её очень ждём. Приготовили её любимые пирожки с капустой. Ей ведь можно?» — «Можно, можно», — смеюсь в трубку. Потом помогаю ей уложить вещи, остаётся только дождаться санитарного такси. Ждать нужно в палате, когда оно приезжает, нам на этаж звонят, и мы провожаем пациента до приёмного покоя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия