Лицей 2019. Третий выпуск

Моя одежда лежала прямо под дверью. Жест, который мог бы обидеть в других обстоятельствах, теперь выглядел даже благородным. Я быстро собрался, в тесноте задевая чугунную ванну, хлипкие полочки. Выскочил в прихожую. Подумал, скажу ей «пока» и сразу убегу, не давая возможности ответить. Трусость, конечно. Но испортить впечатление о себе я при всём старании уже не смогу, ибо оно, несомненно, гаже некуда.

В этом мрачном настроении я обувался. В двери начал громко проворачиваться ключ. Лилия вполголоса выругалась в комнате. Не знаю, что она там делала — спешно одевалась или разгоняла табачный дым — но с её матушкой я встретился нос к носу один. Клянусь богом, в глазах женщины мелькнул ужас. Наверное, она приняла меня за грабителя. Я очень-очень вежливо поздоровался.

— Здравствуйте, — ответила она с задержкой.

Мама Лилии в самом деле оказалась пухлой, с вялыми, бледными щеками. Глаза как у дочери: огромные, синие, только в морщинах и чуть оттянуты вниз; она чем-то напоминала оседающую в тепле снежную бабу.

Лилия выскочила в прихожую, натянуто улыбнулась. Короткие волосы торчали дыбом, голубенькое платьице изжёвано. Честное слово, выглядели мы так, будто всерьёз занимались любовью (не меньше двух часов). Матушка тоже криво улыбнулась. По крайней мере, дочь её была жива и здорова, а не поймана грабителем. Она поставила на пол тяжёлую сумку, из которой торчал батон. Лилия услужливо поволокла продукты на кухню. А я стоял в одном ботинке, как идиот.

— Что же вы? — вымолвила наконец мать Лилии. — Только поздоровались, а уже убегаете? Ну и ну!

За столом Лилия прожигала меня взглядом. Неприязнь её превратилась во что-то осязаемое. Я вдруг вспомнил о том, как дрожит мост. Так же дрожала сейчас вся комната: выпуклые фарфоровые чашки, картинки с африканской саванной на стенах, стёртые паркетные доски, стол и стулья. Матушка Лилии раскладывала на тарелки песочный пирог, и крошки сыпались на скатерть. Лилия разливала по чашкам чай. Я только сейчас увидел, что ногти её обгрызены в кровь.

— Где же вы учитесь? — спрашивала меня её матушка. — А куда хотите поступать?

Я отвечал ей практически то же, что обычно говорил щепкообразной надзирательнице из кризисного центра. Даже про Мировой океан. Она задумчиво помешивала сахар в чашке пухлой рукой, на пальцах — кольца. Лилия молчала. Не хотелось даже смотреть на неё. Перед глазами стояла презрительная усмешка.

Матушка её неожиданно прониклась ко мне доверием. Видимо, тема загрязнения Мирового океана проняла её. Она деликатно смолчала по поводу нашего взмыленного вида и лужи в ванной (наступила в неё, когда мыла руки). Советовала мне что-то, какие-то учебники для поступления. Она оказалась лаборантом в технологическом институте. А отец Лилии — профессором.

— Вали ты уже, — прошипела мне профессорская дочь, улучив момент.

Матушка её мне понравилась, серьезно. Хорошая женщина. Жаль, что дочка — сломанная механическая кукла. Я второй раз обувался в прихожей, со стены на меня пялился Сальвадор Дали. Матушка с Лилией стояли рядом и улыбались. Первая — намного искренней.

— Может быть, вы с нами за город? Лилечка вам не сказала, что в эту субботу мы устраиваем прощание с дачей? — придумала вдруг её мать и внезапно воодушевилась. — Вы не представляете, как там хорошо в конце сентября, когда не нужно ничего поливать, полоть, убирать, — засмеялась. — Для чего нужна дача? Ворошить листья на дорожках да петь у костра!

— Созвонимся, — прошипела Лилия, выпихивая меня за дверь.

Прошёл дождь, резко похолодало, у меня зуб на зуб не попадал. На остановке мелькали силуэты. Прятались в воротники, торопились в тепло автобуса. Никому из них не было дела до перемены, что произошла во мне. Странно, но мне тоже не было дела. Можно ли в таком случае считать, что я стал мужчиной? Ну и глупая ситуация. По ощущениям это напоминало то, как я развеивал прах Карповича. Как будто всё должно было быть иначе, более серьёзно, торжественно и с другим человеком.

Мне вдруг стало окончательно безразлично всё случившееся, словно дождь смыл последние часы жизни, всю эту нелепую, короткую возню на диване, акварельно-розовую ванную, крошки пирога на скатерти. Домой я вернулся спокойным. Тронул блёсны над столом, и они, задевая друг друга, спели мне песню. Вообще-то они были ненасытными, мои рыбки с заострёнными крючками. Засыпая, я подумал о Сто пятой, о её гладкой, будто мраморной, но тёплой коже. Честно говоря, я думал о ней, когда Лилия вспоминала все эти песчинки на губах и запах мускуса. Не знаю почему. Сто пятая была совсем не в моём вкусе.

В субботу Лилия позвонила снова. А накануне, в пятницу, в нашем классе появился новый парень. Откуда-то с Дальнего Востока, а может, из самой Японии. Он должен был приехать к началу занятий, но не успел.

— Ярослав, — представился он, садясь рядом со мной в школьном буфете.