Лицей 2019. Третий выпуск

Когда меня не было, распустились цветы с чашечками, травы благоуханные. Чернозём собирал себя — капельки и песчинки, стрекозиные крылышки, лапки паучьи, брусничные косточки.
Я смотрю в землю, полную существ, отживших и нерождённых.

Когда меня не было, были и люди — рыбами.
Мыкались, кистепёрые, в солёной воде, а потом
прибой их швырнул на берег — оказались голенькими
среди древовидных папоротников и бамбука.

Стали делать гребни из кости и бусы из косточек,
оделись в тёплое, хоронили своих мертвецов.
Так солнце всходило, пока меня не было, и встречали приветственной песней, называли разными именами,

стряхивали чешую, набившуюся под ногти.
И тропический лес перестал быть единой родиной,
так как пошли в города, где ни восхода, ни зарева, ни игуан, похожих на листья, ни листьев, похожих на птичьи перья.

Когда меня не было, люди вышли в аллеи парка и запрокинули в небо головы. Они спрашивали — как получились цветы с широкими чашами, травы благоуханные: любисток, кориандр, тимьян?
Как земля собралась из пыли и праха растений, растущих в земле,

и как заронила первое семя в себя, чтобы проклюнулось, выросло стеблем и снова стало землёй? Мы статуи в тёмных аллеях, и каждый из нас — горнист с забинтованным локтем, женщина в платье со складками, неизвестный герой войны, писатель, которого

со школы не перечитывал, вождь страны, у которой отняли имя — смотрит в небо каменными глазами, в которых лежит земля для нового поколения. Пусть трава наших глаз разрастётся и станет лесом, за которым и самых страшных грехов не видно.

* * *

Глаза открывай — начинаем заново.
Сколько их, гулких холодных залов,
где собираются на восьмое?
Где напиваются на двадцать третье?
Куда приходят, заспанные и бедные, ожидая начала благотворительного концерта.
Целое лето, проведённое в огороде, легло под ногти тёмной глиной.
Длинный стол, покрытый клеёнкой-скатертью, украшен пластиковыми васильками.
Капельки ползут по окнам, батареи воздух тяжёлый греют.
Вижу себя в зеркале — тоненькой, ненакрашенной.
Страшно, как же мне страшно, страшно —
вдруг поползёт по лицу паутина трещинок? Стану замужней женщиной, научусь выходить красиво, легко и ровно.
Доля мне — петь, даже если никто не слушает.
Нашиваю на платье рюши-оборки в ряд, выхожу
на тоненьких каблуках.
Но нет мне сцены и бархатных занавесок, место мне — в гулком холодном зале,
где если и соберутся зрители, то из жалости.
Потому песни одни и те же,
потому что небо одно и имя.

Дай нам, Господи, лица детские, безмятежные,
чтоб без страха на́ люди выходили.

* * *