Лицей 2019. Третий выпуск

Я свидетельствую о сыне, который остался один в квартире —
на ковре деревянные кубики перекладывал, строил башни. Утром не ел молочную кашу, по краю размазывал, корчил рожи, расковыривал ссадины.
Мне сказали в садике воспитатели — странный какой у вас, сидит над рисунками или пластилиновыми фигурками, говорит: марко поло не знаю зачем плывёт, магеллан не знаю зачем плывёт.
Я объясняю, что с ним читали про великие географические открытия.
Я свидетельствую о рынке, на который пришла, чтобы сыну купить ботиночки из кожзама. Продавщица сказала: возьмите эти, на два размера больше, чем нужно, потому что вырастет,
не заметите. Верно, уже лежит в тумбочке груда обуви, не успевшей потрескаться и порваться. Я купила ботинки —
их в пакетик тоненький упаковали.
Я свидетельствую о праве всего живого произрастать из бетона заплёванного, из развалин краснокирпичных, из вулканического песка.
Я возвращаюсь обратно к сыну и свидетельствую о духе.
Я возвращаюсь готовить ужин, сушить бельё.
магеллан не знаю зачем плывёт
христофор не знаю зачем плывёт
марко поло не знаю зачем плывёт

2.

Собирала камешки в сырой полосе прибоя, собирала ракушки, складывала в карманы, радовалась — привезу Чёрное море в свою однокомнатную, в ванну выплесну.
Собиралась с мыслями, собиралась вырасти в космонавта, собиралась сделать татуировки в виде очертания континентов, чтобы при холодных лампах дневного света разглядывать, вспоминая.
Совершалась здешняя привычная жизнь, выражающаяся в приливах и ржавых водорослях.

В возрасте пяти лет я нашла на морском берегу маленькое и остывшее — кто-то похоронил любимую кошку у самого синего моря, потому что был страшный дождливый день.
С тех пор я вижу, как носится по воде
божий ветер.

А земля лежит, на атомы разобщённая,
несотворённая,
единосущная
мёртвым.

3.

Всматриваюсь в иконы, точно в фотографии дальних родственников, собранные в обтянутый красным бархатом фотоальбом.
Узнаю не по облику, а по смутному ощущению — в детстве водили в церковь, показывали: вот Николай Угодник, вот Пантелеимон Целитель, вот Ксения Петербургская. Запоминай имена, закрывай волосы шарфом
из искусственного шёлка, вдыхай запах свечного нагара,
мытого пола, немытых тел стариковских.
И теперь вглядываюсь, стараясь узнать — видела эту икону? а эту?
Но когда Всевышний даёт мне имя —
становлюсь вишенкой
у самой ограды
периферии.
Я чувствую — сроки вышли, окончательно сроки вышли.
Но когда в меня смотрит Богородица непрестанным вишнёвым взглядом,
я констатирую
смерть истории.
Время моё впереди,
Всё время моё впереди.

* * *