Лицей 2018. Второй выпуск

— Всех нас используют, стыдиться нечего. Мы как были скотом для них, — дед показал пальцем вверх, — так и остаемся. Сейчас ты хоть сам о себе можешь позаботиться, без хозяев.

— Ладно.

— Ты на меня рукой не махай, я человек старый, кой-чего понимаю.

Кузьма не собирался ввязываться в очередной спор и включил телевизор, уставился туда безмысленно, ощущая лишь бесконечное раздражение, но в этот раз что-то новое пришло ему в голову.

Дождавшись, когда дед выговорится и уйдет, он взглянул на картину. С той самой ночи он избегал ее. С нее начались сомнения. Он подумал, что не может больше жить без ответа.

Кузьма вышел из дома, позвал Борьку, сел в «жигули». Машинка натужно завелась, но поехала. Борька высунул морду на улицу и глотал холодный ночной воздух. Они двинулись в сторону поселка, но, не доезжая до центра, свернули на объездную дорогу вдоль частного сектора, который без туристов выглядел в поздний час полумертвым. Лишь редкие огни пробивались из темноты, попутных или встречных машин не попадалось, и Кузьма стал сомневаться, найдет ли дорогу.

Тем не менее привычка не подвела, и через полчаса он свернул на нужном перекрестке и поехал в горку на север, забираясь на один из пологих холмов Пшадского перевала. На склоне стоял дом, занятый художником. Кузьма без труда нашел его: это был самый большой и дорогой дом в окрестностях. В нескольких окнах горел свет, и Кузьма без раздумий направился к парадному входу.

Мужчина лет пятидесяти сидел в саду и курил сигарету. Хотя на него падал рассеянный свет уличной лампы, подвешенной в ветвях вишни, Кузьма не увидел его и стал колотить в дверь, но, когда Борька гавкнул, заметил художника.

— А, вот вы где! — воскликнул он.

— Приветствую.

— Вы Нестор?

— А вы Кузьма?

— Я да, откуда знаете?

Художник лениво пожал плечами, потушил сигарету в пепельнице, стоявшей на столике рядом, и поднялся.

— Нестор. Но можно просто Михаил, — он протянул руку. Кузьма едва почувствовал короткое вялое пожатие. — Нестор — мой творческий псевдоним.

— Ага.

— Я давно ждал, что вы придете.

— Правда? — искренне удивился Кузьма.

Художник осмотрел его с ног до головы с видимым презрением и сел на место. Он закурил еще одну, закинул ногу на ногу, надел очки. Склонил голову чуть вбок и подложил руку под подбородок, словно рассматривая экспонат. Взгляд его выражал брезгливость, и Кузьма, обычно безразличный к подобным чувствам, вдруг ощутил себя уродливым.

Мужчина перед ним был хрупкий и слабый, в майке и шортах, ноги-руки у него были бледные и худые, грудь впалая, щеки гладко выбриты. Вроде немаленького роста, но Кузьма все равно стоял над ним как великан, а художник смотрелся мальчишкой.

— Так что вам надо? Пришли все-таки бить меня?

— Вот еще.

— Но тогда что? Меня однажды мочой облили. Делайте что хотите, — он развел руки широко в стороны.

— Мочой?!

— Да. Такой же «казак», как вы. Там, в Москве. Можете расчехлить свой член прямо тут и помочиться. Это же так маскулинно.

— Слушайте… я ничего такого не делаю никогда.

Кузьма на всякий случай покосился на Борьку, но тот был воспитанным псом и не метил территорию чужих домов. По крайней мере, не на глазах у хозяина.

— Вот оно как, — холодно сказал художник. — А если я вас попрошу убраться с участка, вы уйдете? Я что-то не помню, чтобы вас приглашал сюда.

— Ладно, — раздраженно ответил Кузьма. — Идем, Борька. Мы всего-то про картину пришли спросить.

— Картину? Ах да, вы же купили картину, — художник холодно улыбнулся. Он курил одну за другой. — Спасибо, что не украли. И в чем вопрос?

Кузьма с трудом заставил себя вернуться и снова посмотреть на него. В глазах художника он увидел непреклонную ненависть, и она ему понравилась. С этим можно идти на войну, даже если твое тело слабое. Стрельцов пришел к нему похожим человеком, вспомнил он, а каким ушел?

— Слушай. Давай начистоту. Я купил эту картину… и на следующий день… был момент, когда я увидел, что огонь… вот этот огонь… — Кузьма надолго замолчал, не умея подобрать слова, — все уничтожит. Разве такое бывает? Из-за картины…

— Спокойнее говорите, — попросил Нестор немного приветливее и даже улыбнулся. — И кстати, сядьте, если хотите.

Кузьма сел на маленький стульчик напротив, тот скрипнул от тяжести.

— Этот огонь из картины — мне как бы стало казаться, что он настоящий и с ними произойдет это, если я убью мальчишку. Дочкиного мальчишку, понимаешь? Я им запрещал, а они… «любовь!» — Он передразнил голос Полины совершенно непохоже. — Ну и что? Я бы убил его, понимаешь? Но если бы я убил, то потом бы и семью свою убил. Остался бы один. — Кузьма глубоко вздохнул. — Может, это все не связано, не знаю. Но дочь упомянула картину. И я ее понял. А потом этот сон. Чертов сон… — добавил он.

Художник наклонился, чтобы оказаться ближе к Кузьме, и стал внимательно изучать его, напрягая глаза, чтобы все рассмотреть под поволокой сумерек.