Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

После службы отец Александр и монахини, низко поклонившись, ушли. В комнате тут же появился комиссар Родионов. Остановившись у сидевшего в коляске Алексея, спросил:

– Ходить уже можете?

– Нет, – сказал Алексей.

– А вставать?

– И вставать не могу, – ответил Алексей.

– Даю вам два дня на то, чтобы подняться на ноги. – Родионов уперся в него глазами, но в это время к коляске подошла Татьяна, взяла ее за спинку и демонстративно повезла Алексея в спальню. Родионов уже вдогонку ей крикнул: – Через два дня уезжаем из Тобольска. Больше я вам не даю ни одного часа.

В комнату Алексея сестры вошли со слезами на глазах.

– Господи, – сказала Ольга, – как же нам выдержать такое? – Она повернулась к Татьяне и спросила: – Он что-то говорил об отъезде?

– Да, – ответила Татьяна, больше всех сохранившая самообладание. – Объявил, что через два дня мы уезжаем.

– Он не сказал куда?

– Нет, – Татьяна остановила коляску с Алексеем около кровати. – Но я думаю, что в Екатеринбург. Другого пути у нас просто нет.

– Я так хочу к мама и папа, – сказала Анастасия, – что, если бы могла, убежала к ним бегом.

Сестры не ответили. Они осторожно помогли Алексею перебраться на кровать и бережно укрыли его одеялом. Каждое движение вызывало у мальчика острую боль, но он мужественно держался. У него спала температура, а это всегда означало, что приступ гемофилии миновал свой кризис.

Вскоре в комнату вошел камердинер Чемодуров, высокий, широкоплечий и все еще крепкий старик, более двадцати лет прислуживавший Императору. По распоряжению полкового комитета отряда он уже давно не носил ливреи, но строго придерживался того, чему был обучен раньше. Став у порога и сдержанно поклонившись, Чемодуров произнес:

– Ваши Высочества, завтрак подан.

Алексей во время болезни завтракал и обедал в постели, остальная семья вместе со всей прислугой – в столовой. Чемодуров вышел, и сестры, промокнув глаза и приведя себя в порядок, направились за ним. На завтрак были биточки с гречневой кашей и чай. Родионов запретил повару подавать на стол масло и кофе, объявив это дворянской роскошью. Княжны не возмущались, потому что любое возмущение вело только к ужесточению условий жизни в доме. Ели молча, почти не глядя на то, что лежало на тарелках.

После завтрака, когда они прошли в свою комнату, Татьяна сказала:

– Надо готовиться к отъезду. Будем упаковывать вещи. Пойду к маленькому, спрошу, что он хочет взять с собой.

Алексей лежал спиной на подушке, вытянув руки поверх одеяла. Татьяна подошла к нему и поцеловала в голову. Алексей улыбнулся.

– Чему ты радуешься? – спросила Татьяна, лицо которой после утренней службы выглядело безнадежно печальным.

– Тому, что скоро мы снова будем все вместе, – сказал Алексей. – Я хочу послушать, как папа вечером будет читать нам книгу. Я так люблю, когда он читает.

– Если ты думаешь об этом, значит, поправляешься, – сказала Татьяна. – Что ты хочешь взять с собой?

– Корабль, – Алексей посмотрел на стоявшую в углу комнаты недостроенную модель парусника. Он начинал мастерить этот корабль еще до отъезда родителей, но болезнь прервала работу. – Папа поможет мне достроить его.

– Мы обязательно возьмем с собой корабль, – сказала Татьяна.

Она осмотрела комнату, определяя, какие вещи можно начинать упаковывать уже сегодня, а какими можно заняться немного погодя. На спинке стула висела дымчатая жилетка, связанная из оренбургской пуховой пряжи Александрой Федоровной специально для Алексея. Такие жилетки, а также множество других теплых вещей, сделанных своими руками, Императрица любила дарить детям и обслуге на Рождество. Этот день в семье отмечали с особой радостью. Дети обязательно ставили какую-нибудь пьеску из жизни Иисуса Христа, а родители и гости с интересом смотрели ее. Самый большой актерский талант был у Анастасии. Она смешно и довольно точно копировала многих, и смотреть пародии в ее исполнении было одним удовольствием.

– Жилетку тоже возьмем с собой, ты ее наденешь, – сказала Татьяна. – На пароходе может быть холодно.

Она сняла со стула материнское рукоделие, погладила ладонью и, посмотрев на Алексея, повесила на старое место. «Будут ли теперь когда-нибудь праздники? – подумала Татьяна. – Пьесы играть точно не придется. Для этого надо иметь совсем другое настроение, а его нет».

И ее тут же обожгла страшная мысль: «Неужели это конец всему? Неужели впереди нет ничего, кроме угрюмой, молчаливой охраны и вызывающих отвращение отсутствием всего человеческого чекистов?»

– Я скажу Чемодурову, чтобы он нашел коробку для твоего корабля, – Татьяна ласково посмотрела на Алексея. – Его нужно обязательно упаковать, чтобы не повредить в дороге.

– Папа будет рад, когда я привезу его, – сказал Алексей.

– Конечно, – улыбнулась Татьяна. – Ты не забыл, что завтра у него день рождения? Завтра 19 мая. Папа исполняется пятьдесят лет. Я хотела дать ему телеграмму, но комиссар запретил.

– Мы поздравим его, когда приедем, – сказал Алексей. – Это будет еще лучше.

– Да, конечно, – сказала Татьяна, а про себя подумала: «Что же еще нам остается в этих условиях?»