Литерное дело «Ключ»

Он слышал такие истории, знал о них, приходилось читать и документы. Видимо, кто-то из охраны Смертного дома в Екатеринбурге подобрал этот портсигар на окровавленном полу, а потом, неисповедимыми путями Гражданской войны, вещица оказалась в Лондоне и вот – здесь.

– Как мало мы еще знаем о трагедии Ипатьевского дома… – вздохнул. – О родственниках, приближенных… Да и вещей пропало сколько. Увы, навсегда. Ваш батюшка дома ли? Я желал бы засвидетельствовать ему свое почтение…

– К сожалению, отец в Париже, на аукционе. Но я жду его днями. Вы долго здесь будете?

– Еще не знаю… – вгляделся в ее миловидное лицо. А что… А почему бы и нет? – Не знаю, удобно ли… Мы, русские, так стеснительны и так деликатны… (Знала бы она!) Что, если нам сегодня поужинать вместе?

– О, я рада! – вспыхнула, как маков цвет. – Я знаю превосходный китайский ресторан!

– Ну да, – пошутил, – несуразность русской кухни приближает ее к китайской. Если я зайду за вами часов в семь, ничего?

– Замечательно! – захлопала в ладоши. – Для стакана вам нужна хорошая коробка?

Держа в руках покупку, упакованную в футляр и бумагу, бросил прощальный взгляд на хозяйку. Она вышла из-за прилавка, чтобы проводить, теперь были видны ее ноги – фигура тяжеловата для европейки, но для русской… В самый раз! Как давно не видел он, не обнимал таких плотненьких, таких миленьких, таких… сладеньких, чего уж там…

…Весь день, до вечера, бродил он по городу и, случайно выйдя на пристань, вновь увидел недавний зеленый остров в глубине лагуны. Кипарисовые деревья и мирты накрывали старые стены, башенки, высокие ворота вечнозеленым покровом последнего упокоения. «Да ведь это кладбище, – догадался грустно. – Приют печали и несбывшихся надежд…» Показалось на мгновение, что слышанная когда-то фраза «Суета сует и всяческая суета» рождена именно этим местом, где исчезают амбиции и прекращается исполнение приказов, таких глупых подчас… Зачем им понадобился этот нелепый миллиард долларов? Золото? Ведь плохо живут люди и вряд ли станут жить лучше, даже если десять и сто таких миллиардов верные слуги вроде него предоставят любимой родине. Что-то явно не так в последнее время в Датском королевстве, да и всегда было не так, чего уж лукавить, никто не слышит этих мыслей и не подслушает, такого долго еще не изобретут. Безысходно. И что же? Плюнуть, сослаться на невозможность, утерянные следы? Нет. Они там, в Москве, могут быть какими угодно. Он здесь может осознавать это – ради бога! Но есть присяга, дисциплина, убеждение, что, несмотря ни на что и вопреки всему, должно остаться верным. Какое прекрасное слово…

Сел в катер и через несколько минут сошел на разбитой деревянной пристани. Тяжелая калитка в мощных, кованных железом воротах оказалась открытой, перешагнул порог. Ни души… На отечественных кладбищах (приходилось бывать) всегда суетились люди. Здесь – никого, и от этой пустоты, бесконечного ряда крестов над могилами, стен с плитами, прикрывавшими гробы, которые были вставлены в ниши словно бутылки в винном погребе, – от всего этого сделалось вдруг не по себе. Но, решительно преодолев слабость (что же еще?), двинулся в глубь кладбища. Дорожка привела на отдельный, огороженный низкой кирпичной стеной, просторный участок со знакомыми восьмиконечными крестами. Надгробия покосились, а некоторые и скрылись под обильно проросшей зеленью, мраморные кресты валялись на земле, стертые, с трудом читаемые надписи свидетельствовали, что здесь лежат бывшие русские люди. Великий исход привел их сюда, здесь они нашли последний свой приют, здесь постепенно исчезли их некогда славные имена… «Я ищу то же самое, – подумал вдруг. – Вчерашний день, то, чего уже нет… Но зачем…» В мыслях своих он шел по кругу и, вдруг осознав это, устыдился, но стыд этот был похож на школьный, давний, востребованный дурной традицией, но не внутренним ощущением. Следовало успокоиться, прийти в себя. Весь день, до вечера, провел на мосту Академии, наблюдая, как бойко рисуют художники канал и дома, а ровно в семь вошел в знакомый магазин на площади Святого Марка. Катя уже ждала, она по-новому уложила волосы, надела драгоценности – теперь она напоминала и лицом, и одеждой, и всем своим обликом даму Серебряного века, странное видение с картины Мусатова.

– Знаете… – сказал задумчиво, – вы удивительно похожи… Ну, так удивительно, что делается дурно…

– Не вы первый говорите об этом, – улыбнулась весело. – Ну? Так на кого же? Если вы и в самом деле уловили сходство?

– Я никогда не обманываю. Милых дам. В известном смысле.

Вышло путано, и, чтобы исправить неловкость, запел вполголоса:

Гай-да тройка, снег пушистый,
ночь морозная кругом… —
Светит месяц серебристый, —
мчится парочка вдвоем!

– Вы правы. Анастасия Вяльцева. Все, кто видел ее портреты и фотографии, говорят мне, что я похожа. Но ведь это грустно?