Читаем Литература как жизнь. Том I полностью

«Они были другие» – стало принято их отличать. Нет, по складу сознания они были в точности такие же, как и те, с кем они боролись, не за истину боролись, а за власть. Преуспев как сталинисты, продвинулись как антисталинисты, а в годы перестройки выступили на авансцену как антикоммунисты и, наконец, неохристиане и буддисты. Это они, обещая «больше социализма», исподволь устраивали для себя капитализм. Призывая вернуться к Ленину, передергивали ленинские высказывания, вкладывая в его слова смысл противоположный тому, что у него на самом деле имелось в виду. Отрекаясь от марксизма, которого никогда по-настоящему не знали, они принялись за расхищение государственной собственности, словно иллюстрируя главы «Капитала», где показано: прежде накопления было ограбление. Они следовали морали «готтентотской», теперь говорят двойной, но смысл один: себе разрешай, запрещая другим. Ложь, взяточничество, непотизм сходили им с рук, ибо они (кто же ещё?) само благородство. Обладатели лицемерного честного сознания, довольного собой, они совершали «подлость из честности»[158]. Они справляли именины и на Антона, и на Онуфрия, и моему рассудку не поддается, как же им не приходил на память гоголевский образец их поведения. Если бы запечатлеть на пленке, что говорили они в разные времена, то мы бы услышали голоса разных людей, но они, плывшие по течению перевертыши, считались и продолжают считаться борцами за правду.

<p>Начало разобщения</p>

«…Трагедию удалось прояснить».

Виталий Шенталинский. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ. Москва, «Парус», 1995.

Наше антидогматическое единство начало распадаться и антисталинский фронт стал крошиться, когда взялись мы допытываться, как и почему произошло всё, что с нами произошло на протяжении советской истории, уложившейся в пределы всего-навсего одной человеческой жизни: отцы наши видели рождение и дожили до конца Советской России. И начались у нас поиски ответа на первый (так считается) русский вопрос «Кто виноват?» (второй – «Что делать?»). «Тут, – говорил Герцен, задавший вопрос № 1, – люди стали расходиться». Узнавали мы всё больше и больше, и всё меньше и меньше мученики 30-х годов становились похожими на невинных жертвенных агнцев.

Пожилой художник, поклонник моих годившихся ему в дочери соучениц (они меня с ним и познакомили), рассказывал, как на него наставлял пистолет новатор-авангардист Татлин, носивший при себе оружие аргументом спора об искусстве. Михаил Лифшиц напомнил о методах, какими пытался пользоваться в полемике Всеволод Мейерхольд, больше пытался, чем пользовался, но-таки пробовал заключить в тюрьму своих творческих противников и предлагал расстреливать врагов народа на сцене своего театра. Мойры из НКВД и применили к нему те же методы. От Бориса Николаевича Ливанова, а также от скульптора Ильи Львовича Слонима услышал я в сущности одно и то же: их общий друг «Изя», Исаак Бабель, прежде чем попасть под расстрел, сам стоял с револьвером в руках у людей за спиной. Ещё один их общий друг «Володя», Владимир Маяковский – жертва рапповских нападок, но профессор С. Б. Бернштейн в разговоре с моим отцом не нашёл для поэта другой дефиниции, как бандит. Разве поэт не сравнивал себя со стихотворцем-преступником? Сравнивал метафорически, однако ни у Вийона, ни у Маяковского правонарушения не были позой, не декоративный «Гарольдов плащ» – цинизм у них не был напускным. Считавшийся свидетелем беспристрастным ученый-филолог, зная название всем вещам, определил Маяковского как человеческий тип.

Точные оценки не отменяли нападок, но проблема осложнялась. Кушать людей нехорошо, с этим согласны все, а ведь, послушать антропологов, и людоедство непростое явление[159]. Нам о том толковал Роман, рассказывая о заре реализма со ссылкой на «Робинзона Крузо», где представлена людоедская логика: врага лучше съесть, иначе слопают тебя. Лифшиц рассказывал: обвинили тебя в троцкизме, и если не ответить им так, чтобы смело их могучим ураганом, то не жалуйся – костей не соберешь. «Это маратовская литература, – мрачно говорил Михаил Александрович, – и я сам отдал дань той литературе».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии