…Когда семью Моор – Фергюса, Ли, четырнадцатилетнего Клермонта и двух девочек, пяти и семи лет – увезли в неизвестном направлении, Макди-отец сел в самую быструю автомашину, какая была у труппы, и рванул к ближайшему городу, чтоб достучаться до полиции, до военных, поднять все связи – в конце концов, друзей среди облеченных властью у него хватало. Жаль только, большинство из них были слишком далеко.
Клермонт вернулся через восемь дней.
Он прошагал от города двадцать километров пешком, неся на плечах самую младшую сестру. У неё не хватало двух пальцев на правой руке, было вывихнуто запястье; она не разговаривала ни с кем, много плакала… но в целом оказалась здорова.
А вот Клермонту досталось сильнее.
– Ей-ей, не знаю, как он вообще на ногах стоял, – рассказывая об этом, Макди понизил голос и боязливо обернулся, словно опасался увидеть волшебника прямо у себя за плечом. – Одна рр-рука плетью висит, со спины кожу как полосами дрр-рали, живот в ожогах, ноги… Живого места не было. Тощий, обезвоженный, лихор-радка его бьёт… Но глаза, Кальвин! Я таких глаз никогда ни у кого не видел, хоть войну далеко не крр-раешком зацепил. Вот глядишь на него – и веришь, что он всё может сделать, хоть кишки через горр-рло вытянуть голыми руками, хоть сердце зубами выгрызть. Или самого себя по кусочкам распилить, по-живому… Такие глаза бывают только у человека, которому уже нечего бояться. В котором ад изнутри всё выжег… Лицо у него не трр-ронули, к слову-то. Клермонт смазливый был по юности, нежный – видать, пожалели, а может, пррристроить куда потом хотели… И знать не хочу, куда и почему.
О том, что случилось с ним за эти восемь дней и куда пропали его родители со старшей сестрой, Клермонт не рассказывал. В отличие от сестры, он не плакал, не жаловался, долгое лечение перенёс стойко. Младшую девочку он оставил у дальних родичей Макди, людей уважаемых и состоятельных; они её воспитали как собственную дочь.
Но ни разу с тех пор Клермонт не попытался связаться с нею.
– Странный он какой-то стал, – шептал Макди еле слышно, оглядываясь поминутно. – Когда шкура-то поджила, начал кутаться в эти балахоны, которые раньше мать носила. Переспал с половиной труппы, кто там в подходящем возрасте был… Как будто сам себе доказывал, что живой. Через полгода начал фокусы ставить. Что-то по памяти, что-то по отцовским записям… Фергюса не сразу догнал, конечно. Вот когда ты появился… Мой отец вскоре после того случая с Моорами и помер. Мне поначалу тяжело было, но Клермонт помог вытянуть. Он умный, мерзавец. И с людьми ладить умеет, кого лаской, кого страхом берёт… А знаешь, в чём жуть, а, Келли? Того сумасшедшего, который Фергюса с Ли увёз, так и не нашли. Даже когда отец мой вернулся с военными. Мелкую-то шушеру перетряхнули, кого расстреляли, кого по тюрьмам отправили… А вот главный как в воду канул.
Макди замолчал и низко опустил голову, словно вышедшее из-за облака солнце густым белёсым светом надавило ему на затылок. Полицейские поглядывали на нас изредка, но, кажется, не понимали, что я именно тот, кто им нужен. Они трепались, и не пытаясь понизить голос, сквернословили и скабрезничали; Лилли бродила между ними с корзиной недозрелых, желтобоких яблок, предлагала угоститься и улыбалась, как мачеха Белоснежки.
Полицейские сказок не читали, поэтому от яблок не отказывались.
– Занятно, что до сих пор я жил, ничего о нём не зная, – сказал я наконец. В голове не было ни единой разумной мысли, только прозрачно-льдистое солнце, перья облаков, шатры и фургоны, ярко-малиновые губы коротышки Лилли, запах костра, лошадей, бензина и кофе. – Но зато теперь хотя бы ясно, почему он сразу невзлюбил Кормье.
– Пха! Такие, как Корр-рмье, не редкость, – фыркнул Макди, вытащил из кармана монокль на цепочке и зачем-то начал наматывать её на палец. – Сколько таких мы уже повидали… В каждой дерр-ревушке свой местный князёк есть, чего уж там. А что до биографии Клермонта… Так уже почти двадцать лет прр-рошло. От старой трр-руппы мало что осталось.
– Ирма знает?
Макди сплюнул на землю.
– Знает. А, к черр-ртям всё! – разозлился он вдруг. – Достало всё, сил нет. Со следующего года осядем где-нибудь, хватит бррродяжничать. А то сначала Клермонт, а теперь вот… – Макди взглянул на меня и осёкся.
У меня вырвался смешок.
– А теперь я, да?
– Да, – ответил Макди и понизил голос до шёпота: – Ты не говори ему, что я тут натрепал. Мало ли что, эгрхм…
– Ну не убьёт же он тебя за сплетни, – неловко пошутил я. – Даже если это и всплывёт.
Макди посмотрел на меня, как будто я предложил немного пожонглировать бенгальскими свечами на пороховом складе.
Мне стало стыдно.
Действительно, мало ли что…