Лисы графства Рэндалл

– Хуже, – растерянно откликается Эмма. – Есть люди, которые не приспособлены для любви. Откликаются многим, но никто не становится для них… особенным.

– Ты его любишь?

– Я хочу его убить.

Она раздвигает колоду веером и достаёт ещё одну карту. На ней – человек в красных одеждах. В правой руке он держит зажжённую свечу над головой у него символ бесконечности. На столе перед ним стоит кубок и металлический круг со звездой в нём. Эмма скребёт ногтём вдоль человеческого силуэта и беззвучно шепчет имя.

Я угадываю его по движению губ.

И бью по колоде наотмашь.

Карты разлетаются по простыне – даже не костяные пластинки, а сухие листья, хрупки, полуистлевшие. В руках у Эммы остаётся только одна – и её название знаю даже я.

Смерть.

Кошмарный фонарь проворачивается оранжевой гранью, ладони Эммы словно окунаются в пламя.

Мне становится страшно.

Эмма улыбается одними губами.

– Смерть вовсе не означает гибель в буквальном смысле. Это просто клинок, который отсекает ненужное, отжившее. Смерть – это перемены.

Я не верю ей, но всё равно киваю.

Через четыре дня я слишком рано вернусь из города и увижу их вдвоём – волшебника и Эмму. Смуглые лодыжки, скрещённые на бледной пояснице, задравшаяся рубашка, застарелые рубцы и свежие красноватые полосы от ногтей – не то, что может шокировать четырнадцатилетнего подростка, но я шокирован. Даже больше – взбешён, чувствую себя оплёванным, преданным… Впервые я понимаю, что значит – искренне желать кому-то смерти.

Кажется, я кричу об этом.

И сбегаю из цирка – в первый и последний раз за всю жизнь. Наскоро пихаю в сумку смену одежды, зачерствевший хлеб, бумажный свёрток с мелкими деньгами – и куклу, конечно, куклу, здесь я её оставить не могу.

Потом будет страшная гроза, ночь в лесу, лихорадка и собаки Ирмы, тыкающиеся холодными носами мне в лицо и шею.

Позже я узнаю, что фургон Эммы сгорел, как китайский бумажный фонарь – вместе с самой Эммой, её колодой карт и нарисованным магом в алых одеждах.

…я знаю, что кукла здесь ни при чём, но спокойнее обвинить её.

Как и планировал волшебник, вещи мы собрали ещё ночью, сразу после представления. Макди, хмурый, как гробовщик, отсчитал нам долю выручки и сухо пожелал удачи. Томаши помогли перетащить с общего склада несколько канистр с бензином. Осталось только прицепить фургон к машине и завести двигатель…

На этом удача закончилась.

Незадолго перед рассветом, в самый сонный, туманный и тихий час в лагерь вошли одиннадцать человек в полицейской форме. Макди говорил с ними у сцены для репетиций, и за две минуты весть об этом облетела весь цирк и собрала всех, от карликов до акробатов, вокруг чужаков.

Мы подоспели одними из последних.

– …допросить человека по имени Кальвин Моор?

Едва услышав это, волшебник вздрогнул и быстро взглянул на Ирму. Она кивнула, словно прочитав во взгляде приказ, сдёрнула плащ с себя и накинула на меня, кутая с головой, а затем сделала знак следовать за ней. Мы вдвоём спрятались за повозкой с общей провизией, достаточно близко, чтобы слышать разговор, и достаточно далеко, чтобы сделать ноги, если что.

– Кальвин – мой подопечный. – Волшебник выступил под свет фонарей, стряхивая с плеч клочья ледяного тумана. – Меня зовут Клермонт Моор. Всё, что вы хотите узнать у него, вы можете без тени сомнения спросить у меня.

Голос обволакивал, как драгоценный мех; голос обострял чувствительность и ослаблял способность к здравомыслию.

Я чувствовал это даже отсюда, издалека, и Ирма тоже – её пробрало едва заметной дрожью, словно все мышцы на мгновение напряглись.

– Ну, что ж, грхм… – полицейский звучно прочистил горло, явно чувствуя себя неловко. Он был нелепый, долговязый, ещё молодой, но с вислыми сизоватыми усами, как у старика, и некрасивыми короткопалыми руками – самый обычный человек, которому не место среди цирковых чудес и чудовищ. – Что ж, господин Моор…

– Можно просто Клермонт.

Даже я, привыкший к повадкам волшебника, не сумел уловить момент, когда он превратил пять шагов между собою и полицейским в ничто. И, как всегда – ни хруста камешков под подошвами, ни шелеста многослойных одежд, ни колыхания воздуха. Свет фонарей обтекал его, уступая право обладания зыбкому полумраку перед восходом.

– Клермонт… – сдался полицейский и нервно пожевал губу. Наверняка во рту у него пересохло – я знал это чувство, шипучую смесь инстинктивного ужаса и восхищения, которая наполняла вены, когда волшебник немного приоткрывал свою суть. – У меня приказ… я должен допросить Кальвина Моора… Это просто формальность, я не займу много времени…

Волшебник плавно поднял руки и кончиками пальцев прикоснулся к его скулам; из-за чёрных перчаток руки казались обгорелыми.

– Ваше имя?

Звук голоса, лёгкость прикосновения, ритм дыхания – безупречный гипноз.

– Ален… то есть старший офицер Винье, – поправился он, беспомощно скосив взгляд на своих подчинённых. Те сейчас выглядели просто бумажными фигурками в тумане – чиркни спичкой, и вспыхнут.