В глубине двора еще мелькали зеленые френчи, но на них не обращали внимания. Женщины окружили саперов. Евгений охватил взглядом грязно-зеленые бараки, вышку на плацу, караульную будку и обрубок подвешенного, словно на виселице, рельса.
— Свои-и… — всхлипывали женщины. Их заскорузлые руки беспомощно торкались в выцветшие косынки и платки, оглаживали юбки из серого рванья.
Женщины окружили родных солдатиков, обнимали, плакали; Евгения тоже тискали, он оторопело водил головой, теряясь от истошных рыданий и воплей. И вдруг услышал:
— Же-еня…
Он обернулся, увидел Аню, она рвалась к нему, что-то торопливо говорила; он ничего не разбирал, лишь обнял ее.
— Аннушка… Но почему здесь?
У нее блеснула слеза.
— Так вышло, пойми…
Но Евгения уже теребил кто-то из саперов: пора, пора!..
Он оттянул Аню к будке. Возле будки лежал убитый, на него не обращали внимания; галдели женщины; низко над головами жикнул самолет. Евгений прижал Аню к себе.
— Мимо, — сказал он. — Но как же ты? Почему здесь?
— Так надо.
— Ну потом, потом… Давай с нами! Быстро! Некогда…
— Не могу… — Аня жалко улыбнулась. Он смотрел в ее глава, у нее были мокрые ресницы. — Не могу. Пойми, Женя…
После ухода саперов женщины обнаружили в сарае на заднем дворе охранника. Очертя голову ринулись на него, и он застрелил Симу-командиршу.
Симу принесли в барак, обмыли. Аня тоже пришла проститься, присела у изголовья. И Сима, будто затаясь, слушала ее, на смуглых щеках ее стыл румянец. Ее накрыли старым командирским плащом, который пронесла она через всю войну. Аня знала — это плащ ее мужа, Бойко, последняя память, и заплакала. Жить бы да жить ей, сколько перенесли вместе… Как помогала ей Сима — все понимала, хотя и не задавала лишних вопросов…
Уже был вечер, похороны отложили. Однако за окном гремело, наступающие части Советской Армии приближались; охрана бросила лагерь, и Аня решила — пора уходить из лагеря: служба.
Аня выскользнула за ворота, и перед ней вновь пролегла неведомая дорога на запад. Аня спешила, оставаться в зоне боевых действий ей не следовало. Она зашагала лесной тропой, обогнула торфоразработки и вдруг услышала за спиной чьи-то шаги. «Этого не хватало!» — подумала она, приседая за штабелем торфяных кирпичей. В ночном лесу видеть что-нибудь было почти невозможно. Она до слез напрягала зрение, но различала лишь силуэты стволов, черные и прямые, как заводские трубы, да клочки неба над головой. Шаги стали отчетливей, однако человека Аня выделила из темной гущины, лишь когда он поравнялся с торфяной пирамидой, за которой она таилась; человек шаркал уже совсем рядом, его можно было коснуться. Даже на таком расстоянии трудно было узнать его, и все-таки что-то едва приметное подсказало, кто он. Аня боялась окликнуть: это был враг, хотя и мог стать временным союзником. «Как он попал сюда?» — думала она. Но колебаться было некогда, она решилась:
— Господин Зырянский!..
Человек на дороге побежал. Боясь потерять его в ночном лесу, Аня кинулась вдогонку.
— Это я, Анна… — отчетливо и уже громко сказала она, и шаги убегающего оборвались.
— Не жда… не… — трясущимися от испуга губами мямлил Зырянский.
— Я тоже… успокойтесь… Но, кажется, встретились кстати, — добавила она. Уже не колеблясь, она решила двигаться дальше с переводчиком, который, безусловно, имел приличные бумаги. И дело теперь было за небольшим: закрепить выгодное мнение о себе. Она не знала точно о связях Зырянского с гестапо, но не сомневалась, что жизненный лабиринт, по которому петлял он, сильно извилист и вряд ли имел приличный выход. Дав переводчику отдышаться, она пояснила: — Нам по пути…
Встреча в глухом ночном лесу с Аней укрепила в Зырянском веру в нее, он решил взять ее под свое покровительство.
Утром они выбрались на шоссе. Раннее солнце высвечивало на взгорке посинелые, словно рыбья чешуя, булыжины. По шоссе уматывали немцы, грузовики были доверху нагружены ящиками, сейфами, разноцветными узлами. Зырянский высматривал удобный автомобиль, на который сподручно было забраться с Аней. Наконец он приметил набитый тюками грузовик, среди тюков маячили женские головы. Зырянский шагнул на проезжую часть и поднял руку. Немец остановился, Зырянский с минуту объяснялся с ним и, получив разрешение, вместе с Аней устроился наверху.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Крутов, выполнив задание, догнал свой инженерно-саперный батальон на привале возле Молодечно.