Линия фронта

В вечернем поселке было тихо и безлюдно, как на погосте, даже собаки не брехали. Саперы миновали крайнюю избу, просмотрели весь порядок, но не обнаружили живой души и возле второго двора остановились, постучали в воротца. Им долго не открывали, наконец в окне кто-то завиднелся, глухой голос спросил, что за пришлые, и вслед за этим негромко бренькнул запор: по военному времени хошь не хошь, а отмыкай.

— Мы свои, — успокоил Евгений.

В дверном проеме возникла фигура немолодой женщины.

— Вам чего?

— Сельсовет хотели…

Женщина поколебалась, но, видно, уверилась в людях, ответила:

— Был… Ну, есть… Вон, под жестью.

— Мы хоронить.

— Хорони-ить… — Она качнула головой.

Михася занесли в сельсоветское здание, бабы принялись обмывать умершего. В ближнем дворе застучал топор — ладили гроб. Евгений сидел на крыльце, смотрел, как копали у дороги могилу, место выбрали правильное, с обеих сторон шелестели деревца. Евгений встал, прошел туда — рябины. Было уже совсем темно, он не различал лиц, а только улавливал, как поблескивали начищенные землей заступы.

Вернулся на крыльцо, долго сидел спиной к двери, не слыша шагов и возни внутри помещения, не видя, как мимо него пронесли что-то — может, убранство покойнику, а может, еще что, — и думая о том, что гибнут молодые славные ребята и ничего не поделаешь…

Еще до полуночи Михася похоронили. Янкин затесал грань на пирамидке и карандашом вывел надпись.

На этот раз минировали полотно вплотную к полустанку, охранников здесь оказалось жиже, чем на перегонах. Работали споро, за час только Наумов однажды прервал тишину:

— На удочку?

— Не надо, так сработает, — ответил Евгений. — Некогда.

Заряд приладили на стрелке за платформой, с которой немцы всю ночь грузили технику, по силуэтам — тяжелые танки или самоходки. Напоследок Наумов нырнул под состав, прилепил две магнитные мины.

Уходила группа вдоль ветки, по обрезу болота, и на рассвете, после взрыва, была обнаружена с патрульной дрезины. Теснина вязала саперов, им ничего не оставалось как свернуть в болото; мелкая поросль скрыла их, немцы с дрезины наугад поцокали и затаились. Однако возвращаться к насыпи было рискованно. Евгений решил пробиваться через болото.

Щупать дно вызвался Янкин. Он отдал вещмешок с толом, вырубил жердь и побрел. За ним следовали Евгений и все остальные. Поначалу воды было по колено, там и сям громоздились корневища, но скоро отмель кончилась, стало вязко. Саперы растянулись, но Евгений подгонял всех и сам топал как заведенный. Дно то поднималось, то опускалось, вода доходила до плеч, и тогда вещмешки со взрывчаткой и продуктами поднимали над головой.

Где-то посреди болота нашелся мокрый островок, саперы примостились отдохнуть. Янкин сидел, не выпуская жердь, его донимали комары.

— Сержант, подсоби, — шутливо попросил он.

— За отдельной насекомой гоняться? — Наумов свел брови. — Я есть комсостав! Каждого не шарахнешь, воспитывать следует.

— Думал — друг.

— Дружба дружбой, служба службой… Сам шарахни!

Посидели, покурили и опять полезли в гиль. У самой кромки Наумов наступил на ржавую каску, а приглядевшись, заметил в желтой воде ручной пулемет, тоже красный от налета; кто-то воевал здесь и оставил след; может, партизаны гнездились на недоступном клочке суши посреди топкой гущины, а может, занесло сюда войсковое подразделение, кто знает… Саперы двигались гуськом, разбираться в печальных находках было недосуг, да и не по настроению. Тихий разговор перекинулся на костерок, зажечь который ратовал Наумов, но это благое желание Евгений отверг. Все-таки по тылам идут…

— Ну что ты за сержант! — посмеялся над другом Янкин. — Костра и то не обеспечил…

— Ладно, обеспечишь вас!.. Слышь, стреляют?

Саперы примолкли: в стороне ясно прослушивалась пальба. Вскоре они выбрались на сухое, пересекли проложенную к торфянику узкоколейку, потаились за вагонетками и поняли — разработки свежие, хотя никого поблизости не обнаружили, и было удивительно — кому нужен здесь торф…

Перебравшись через болото, саперы углубились в лес. В лесу было сумрачно и мокро, где-то слева хлопнула слепая мина. Пальба послышалась уже совсем близко. За поворотом дороги открылся обнесенный колючкой лагерь. Евгений поводил биноклем:

— Пленные, кажется… женщины…

* * *

Покуда часть женщин освобождала из карцера Аню, другие кинулись к горящему бараку, были распахнуты двери, узницы повалили наружу. Тушить барак никто не стал — он полыхал, рассыпая искры.

В лагерь доносились близкие звуки боя, орудийный гром и пулеметная россыпь. Никто из женщин не сомневался, что приближаются свои. Стрельбу слышала и охрана, это привело ее в растерянность.

— На ворота! Свобода! — кричали женщины.

Подошедшие саперы тоже кинулись к воротам.

Выглянувший из будки охранник в упор пальнул в Евгения. Евгений присел и повалился, но сразу вскочил, потрогал задетое ухо, и тут же Янкин ответил выстрелом.

А к воротам уже подвалила толпа, женщины с налету опрокинули створки, выплеснулись на дорогу. В оборванной одежде, исстрадавшиеся, они внезапно умолкли, еще не веря, что свободны. И опять взорвались!

— Свои-и-и!