Лимонный хлеб с маком

Анита и Анна уставились на Марину. Прогремел гром, но никто не выглянул наружу; буря уже разразилась внутри дома.

– Мне любопытно на них взглянуть. И хочется узнать, кто такая щедрая сеньора, которая сделает нас миллионершами. Наверное, внутри помещений что-то есть, что поможет нам выяснить.

Анна и Анита посмотрели на Армандо.

– Да нет там ничего достойного внимания. Старая пекарня, заполненная мешками с мукой, со столами и дровяной печью. Больше ничего. Мельница не работает уже много лет, она разрушается, превратилась почти в руины. Владелица вам не родня. Мы проверили фамилии ее родителей, бабушек и дедушек, даже прадедов… Не понимаю, честное слово, ну какая разница, – выдохнул он с вымученной улыбкой, – ведь два миллиона евро – ваши.

Армандо сложил салфетку, дав понять, что разговор окончен, и собрался встать из-за стола.

– Армандо, можешь дать мне ключи, пожалуйста? – твердо сказала Марина, глядя ему в глаза.

«Тут они увидели тридцать или сорок ветряных мельниц, стоявших посреди поля. Заметив их еще издали, Дон Кихот сказал своему оруженосцу:

– Благосклонная судьба посылает нам удачу. Посмотри в ту сторону, друг Санчо! Вон там на равнине собрались великаны. Сейчас я вступлю с ними в бой и перебью их всех до единого. Они владеют несметными сокровищами; одержав над ними победу, мы станем богачами. Это – праведный бой, ибо самому богу угодно, чтобы сие злое семя было стерто с лица земли.

– Да где же эти великаны? – спросил Санчо Панса.

– Да вот они перед тобой! – ответил Дон Кихот. – Видишь, какие у них огромные руки? У иных чуть ли не в две мили длиной.

– Поверьте, ваша милость, – это вовсе не великаны, а ветряные мельницы. А то, что вы называете руками, вовсе не руки, а крылья, которые вертятся от ветра и приводят в движение жернова»[23].

Кука громко зевнула.

– Кука, ну будь же добра, прояви хоть немного уважения к остальным ученикам, – попросила молодая учительница литературы в Сан-Каэтано.

– Да разве можно такое выдержать, к тому же в девять утра? – ответила Кука.

Остальные двадцать девять одноклассников рассмеялись, а учительница вздохнула. Кука, дерзкая как всегда, была права: какого подростка могла тронуть такая книга, даже адаптированная для молодежи? Действительно, и сама преподавательница вынуждена была прочитать ее на факультете испанской филологии несколько лет назад, и для этого выучить сотни вышедших из употребления слов. Ей показалось такое чтиво скучнейшим, но она хранила свое впечатление в тайне, чтобы не прослыть невеждой, особенно на фоне увлечения однокурсников невероятными приключениями хитроумного идальго из Ламанчи. Видимо, она была слишком простецкой.

– Закройте книгу, – велела учительница. – Положите в рюкзаки и наденьте куртки, мы идем на прогулку.

Все возбужденно зашумели, быстро натянули куртки поверх школьной формы и, толкаясь, поспешно покинули классную комнату. Учительница собрала свои вещи и положила в сумку. В последнем ряду одиноко и неподвижно сидела ученица, уставившись в окно.

– А ты, Марина?

Девочка молча взглянула на учительницу.

– С тобой все в порядке?

Марина кивнула, вставая. Она взяла пальто и направилась к выходу. Нет, не в порядке. Домашняя жизнь становилась невыносимой. Она ненавидела мать и догадывалась, что та ненавидит ее. Накануне вечером, как и каждый день, у них возник горячий спор. На этот раз из-за того, что Марина неправильно держала вилку. А в другие вечера и дни – из-за ее слишком длинных волос, заплетенных сзади в небрежную косу, которую она отказывалась отрезать, из-за запаха ее тела без парфюмерии, из-за ее неубранной комнаты, заполненной старыми книгами по медицине, которые она притащила из дома бабушки и которые, по мнению матери, кишели клещами. Или из-за ее отказа посещать воскресную мессу после прогулки на лодке. Однако больше всего мать возненавидела сообщничество Марины со старшей сестрой и с бабушкой по отцу, а прежде всего с отцом. Кроме того, Марина никогда не повышала голос, отвечая на материнскую критику твердыми доводами, которые не оставляли камня на камне от ее упреков.