Лимб

Я б не поставил статую на рекламную фотку, но не хотел обманывать народ. Пусть знают, куда идут. Не хотел, чтобы люди шли на мероприятие вслепую, а потом плевались.

Представьте полутёмный зал — десять на десять, наверное — и в нём только эти кривые силуэты, да мы с ним. Я позвонил — сколько билетов продано? Ни одного.

Я посмотрел на него, на человека, которым я дорожил, несмотря ни на что… Ему было без разницы, что о нём думают. Мой протеже мог позволить себе презрительную мину, и, как я думал, он никогда не «играл».

— Не расстраивайся, дорогой, — сказал я, испуская лучи радушия и пытаясь погладить его по голове — хотя он уворачивался, — скоро гости подтянутся.

Кажется, я ещё тогда глупо хихикнул. Вообще, когда дело касалось этого человека, я резко тупел.

Он равнодушно взглянул на меня и отошёл в другой конец комнаты. Я же выбежал в коридор и начал обзванивать всех подряд из телефонных контактов, суля бесплатный вход на выставку. Я боялся, что столкнувшись с безразличием, скульптор перестанет творить. Конечно, как я уже говорил, он был выше чужого мнения… но я решил перестраховаться.

Вскоре пришли мои «контакты», с загоревшей кожей и белоснежными улыбками. Всем им было не место среди этих статуй; но ни один из посетителей не подал виду. Они восхищённо цокали языком и нахваливали это, цитирую, «удивительное слияние примитивизма, сюрреализма и модерна». Под хвостом у которой из статуй они отыскали модерн, я не знаю.

А мне приходилось ужом виться среди тех, кто соизволил откликнуться на мой отчаянный зов — одного приобнять, другую чмокнуть в щёчку, третьей сделать комплимент насчёт туфель, хотя в темноте я даже не видел, какого они цвета… И с каждым словом я чувствовал, как вбиваю гвозди в крышку гроба так пока и не сложившейся с тем человеком дружбы. Он видел, как я лебежу перед такими же лицемерами, и разочаровывался во мне…

Хотя, кого я обманываю. Он не мог во мне разочароваться, ведь и до того обо мне был не лучшего мнения.

* * *

— Вы никогда не называете его по имени, — отметил Доктор, когда я призадумался, что же рассказать дальше. Какой же он был прекрасный слушатель!

— И не назову.

— Боитесь, что явится?

— Скорее, слишком его ненавижу.

— От любви до ненависти…

— Да какая любовь?! Помешательство с первого взгляда — на его личности. Я увидел в нём искру, которую искал, и всё, вспышка! взрыв! я больше не могу думать!

Я замахал руками, чтобы Доктор смог осилить умом масштаб взрыва, о котором я рассказывал.

— Причём дело-то не в самой искре, — продолжал я, — она все лишь послужила отправной точкой. Он чем-то цеплял людей… Посмотрите на толпу сектантов на соседней улице — вот величайшее доказательство! Хотя далеко не всех цеплял, надо сказать.

— Так это…

— Да, этот бедный и несчастный оборванец, эта змея, которую я пригрел на груди, этот криворукий лепильщик уродцев — и есть их лидер. Только он стал им через несколько лет, но это неважно. Уже тогда он знал, что использует меня для вот этого, я уверен! Но как я мог догадаться? Я упорно видел грустную заблудшую овечку, а не личинку, из которой скоро вырастет великий гуру всея шизиков…

Забурлила, закипела вода в мешке. Доктор подбежал к нему, спешно ощупал кончиками пальцев, проткнул кожу трубкой насоса и начал откачивать воду в запасное ведро.

— Слишком много эмоций, — пояснил он. — Они не привыкли такое слушать.

Потом Доктор наполнил мешок холодной водой из жёлтого ведра и аккуратно его зашил. Когда тот был пуст, я успел заметить, что внутри сформировалась какая-то рыбина эмбриона.

— Так кто вас создал? — напомнил я Доктору его обязательство.

— Мать с отцом, — отозвался тот, сдерживая ухмылку.

— А подробнее?

— Ответ достаточен. Меня создали двое — и больше мне ничего сказать.

— Я рассказывал историю несколько минут, а вы мне в награду — два слова? Торговать с вами невыгодно.

— Выгодно, когда больше не с кем.

Ну что поделать! Я опять взял в руки первую попавшуюся живую матку.

— Шантаж? — поинтересовался Доктор.

— Да.

— Повторяетесь.

— Ну и что? — я замахнулся на мешок, мол, сейчас проткну его пальцем. — Говорите, кто были ваши родители.

— Полотенце и телепатка, — ответил мне собеседник и рассмеялся.

— Что? Это какая-то игра слов? — опешил я. — Какое полотенце?

— Обычное, махровое.

Я пожалел, что потратил часть своей истории в обмен на этот бред. Нужно расходовать свои байки рациональнее; их запас ведь не бесконечен. Когда мои рассказы закончатся, найдёт ли Доктор себе нового балабола?

Я решил поторговаться.

— В прошлый раз я просил отправить меня к Иисусу, а вы не выполнили свою часть сделки! Так что извольте отработать.

Доктор развёл руками.

— Проблема на вашей стороне. Насколько я понимаю, вы будете всякий раз возвращаться к той девушке, пока… хм… Что-то должно произойти, чтобы ваш узел развязался.

— Да очевидно, я должен не дать ей умереть, — махнул я рукой. — Одно меня только волнует, почему у нас здесь проходят дни, а в той ванной время не двигается?

— Это у нас здесь время «не двигается». Мы ведь сами стоим на месте. А что есть время? Лишь измерение, как длина или температура.