Лихое время. «Жизнь за Царя»

Куколь наклонился в кивке, оконце захлопнулось, а отец настоятель, как показалось Авраамию, с некой потаенной завистью посмотрел на ставень…

Уже выйдя из башни, Авраамий задумчиво сказал:

— Вот, значит, где Ивашка Болотников обитает…

— Как же ты его в темноте да под схимой рассмотреть сумел? — удивился настоятель.

— Да я и не рассматривал, — пожал плечами Авраамий. — Я же его не видел ни разу. Слышал, что царь Шуйский Болотникова в Каргополь отправил, а там воевода приказал Ивашке глаза выколоть да в прорубь спустить… Стало быть, никто Ивашку не казнил… А я думал — чего ж Сушильную башню иной раз Головленковской зовут? Теперь понял. У Болотникова кличка была — Головленко, что казаки дали. Вон, значит, как…

— Нет, брат Авраамий, тебе бы точно лазутчиком быть! А башню, ее и Сушильной зовут, потому как сети тут сушим, и Головленковской. Он же, почитай, первым был, кого велено в узилище держать. Ну и сидел там, где караулка у стрельцов. Года три отсидел, приболел шибко, помирать собрался. Исповедался, причастился, последнюю волю попросил выполнить — смерть хотел мнихом принять. Ну, как не исполнить? А он возьми, да выживи… Ну а как выжил, в схимники пошел… Попросил, чтобы в башне его оставили. Решили — пущай в притворе сидит, потайной ход стережет…

В утро Светлой седмицы, когда хор выводил «Христос воскресе из мертвых…», в Спасо-Преображенский собор ворвался мужик в коротком кожаном кафтане и войлочной шапке с назатыльником. Торопливо сдернув шапку, наспех перекрестившись, рыбак углядел Палицына, смиренно стоящего по правую руку от клироса.

— Воевода, свеи пришли! — прошептал помор.

От шепота иеродиакон выронил кадило, миряне запереглядывались, а хор сбился. Авраамий, ухватив мужика за рукав, торопливо вытянул его из храма, сердито прошипев в ухо:

— Чего орешь, дурень?

— Так ведь свеи пришли, — озадаченно повторил помор.

— Молодец, углядел. А чего орать-то в храме? Молебен идет, чего людей гоношить? Тишком бы подошел… Ну, сказывай толком — сколько кораблей?

— Мы с ночи за сельдью ходили. А тут — корабли свейские, штук семь, а с ними лодки мелкие, много. Автомоныч крикнул, чтобы я на Соловки шел.

— А сам-то он где? — забеспокоился Авраамий.

— Свеи, как нас увидели, паруса подняли, наперерез рванули. Он из самопала пальнул, чтоб ворогов отвлечь… Может, в плен попал, а может… — горестно вздохнул рыбак и, заглянув в глаза келаря, пытливо спросил: — Че дальше-то делать, отец воевода?

— А что договаривались делать, то и делайте, — пожал плечами Палицын. — Ты же вместе с Автомоновым был, когда разговор вели… Вот и ступай, с Богом!

Успев по дороге отдать с десяток приказов, Палицын вышел на площадку звонницы, где околачивалось несколько стрельцов, всматривающихся вдаль. Увидев инока, бездельники торопливо убежали — после Суда Божьего стрельцы крепко зауважали старого монаха. Одно дело знать, что старец Лавру отстоял, о которой все слышали, но не видели, и совсем другое узреть, как старец «приголубил» посохом грозного воеводу!

Скоро на площадку поднялись Мансуров и Беседнов. Сообщив, что все распоряжения выполнены, встали рядом. Чуть помешкав (службу-то надо заканчивать!), прибыл отец настоятель.

— Явились, — глухо сказал отец Иринарх, считая паруса. — Пять штук…

— Больше должно быть, — сообщил Палицын. — Рыбак сказал, семь видели, да еще и лодки…

В обитель, со всех семи ворот, тонкой струйкой вливались крестьяне, бросавшие жилье. Коров и овец угоняли в лес. Бабы плакали, мужики зверели, не стесняясь материться в стенах. Когда поток иссяк, из ворот вышли «осадные люди» (особый отряд из монастырских слуг) и принялись ставить срубы.

— С севом-то не успели, — вздохнул игумен. — Коли неделю-другую промедлим, без зерна останемся.

— Совсем? — удивился Авраамий, памятуя о монастырских запасах.

— Ну, совсем — не совсем, прокормимся, да и семена останутся. Хотя не велик урожай-то на островах. Рожь, да репа…

Елизарий Денисович кашлянул, привлекая внимание старцев:

— Отцы воеводы, свеи шлюпку спустили, под белым флагом…

— Никак, посольство? — встрепенулся Палицын, не успев удивиться диковинному обращению.

— Ну, как же без него? — усмехнулся настоятель. — Думают — вдруг-де новый игумен под руку к королю пойдет. Ну, как дети… — Покачав головой, настоятель кивнул: — Ну, брат воевода, пошли, свеев послушаем.

— Э, нет, отец настоятель! Не отпущу я вас, вдвоем-то! — возмутился стрелецкий голова Беседнов. — Мало ли, что свеи удумают — вас захватят да потребуют ворота открыть. А мы-то че делать будем? Как хотите, но два десятка стрельцов дам. И Ондрюшку Леонтьева пошлю. Он хоть и болтун, но парень надежный.

Выйдя на волю, старцы дождались, пока из ворот не выберутся ратные.

— Тут будем ждать или на берег пройдем? — поинтересовался Авраамий.

— Не гости они званые, чтобы навстречу идти, — отозвался игумен. — Им нужно — пускай сами и идут! А чего там горит-то? — приложив ладонь к глазам, всмотрелся настоятель.

— Починки горят, — сообщил Авраамий. — Я мужикам велел — как уходить будут, дома и дворы пожечь. Ну, на всякий случай, стрельцов отправил, чтобы присмотрели.