Хэл, Сим и остальные хердманстонцы были ошеломлены, обнаружив, что едут в гуще медленно разваливающейся шотландской армии и полных надежды горемык, бредущих за ней, как чайки за рыбацкой лодкой. Псаренок первым упомянул отсутствие детей, и все остальные, осознав это, стали смотреть внимательней, но не высмотрели ни одного ребенка; как и родители, дети слишком замерзли, слишком устали от недоедания и искали не игр, а только пропитания.
Дитя, глодавшее камни часовни в Белантродиче, отвели к самому капеллану Уолтеру де Клифтону, и перед смертью девочка твердила, что стены были сделаны из пряника, а она попала в страну Кокейн, где заборы сделаны из колбас, а жареные гуси сами летят тебе в рот.
Она говорила это, улыбаясь окровавленными губами, и безнадежность всего этого надорвала душу даже суровому сэру Уолтеру, хотя сам магистр ордена храмовников в Шотландии остался ничуть не тронут и более озаботился нарушением заведенного распорядка ордена. Называет себя братом Джоном де Соутри, но при всей своей набожной благочестивости, думал Клифтон, чванлив и напрочь лишен христианского милосердия.
— Мощи Христовы, Хэл, что за жалкое зрелище, — ворчал Сим, покачивая головой. — А ведь зима еще толком и не прихватила…
Хэл отчасти ожидал чего-то подобного и не так уж удивился, хотя от окружающего запустения у него сердце обливалось кровью.
Он и остальные хердманстонцы бросили
Армия блуждала — вроде бы бесцельно, почти без дисциплины и с одной только целью: не давать англичанам скучать зимой. Когда пара недель бездумных поджогов и грабежей выжгла гнев из души Хэла, он запросился прочь, и Уоллес согласился. Глаза его на длинном худощавом лице тоже были полны могильным мраком, как полночный погост.
Хэл с остальными уехал домой со своей долей добычи, к холодным утешениям и слезам тех, кого оставили печься о прочной квадратной башне и крепостной стене Хердманстона. Лисовина Уотти, обернутого в пелены и уложенного во гроб, доставили неделями раньше и достойно похоронили в Салтоне, так что хердманстонцы, получив увольнение, отправились воздать дань уважения, а затем взвалили на плечи свои котомки и ноши, кивнули друг другу и разошлись по своим мазанкам, к своим малым чадам с осунувшимися лицами.
Древлий Храмовник, изнуренный холодом и стараниями закутаться, приехал из Рослина, понимая, какая палящая забота поселилась в душе Хэла, понимая и то, что в пленении отца молодой владыка винит его. Он пытался хоть как-то поправить дело вестями, которых Хэл так ждал, и, правду говоря, пустил в ход свои связи среди храмовников, прося их о любезности расспрашивать повсюду, подстегиваемый осознанием собственной вины и мыслью, что Хэл прав, что он просил от других слишком многого, утоляя собственные амбиции. Гордыня, гнев и хуже того, думал Древлий Храмовник, преклонив колени в холодной крохотной церквушке Хердманстона, не в силах отвести взгляд от выписанного яркими красками дерева, каждой ветвью изображающего один из семи смертных грехов.
«Спаси меня, Боже», — молился он, не находя утешения в молитве, а паче того в лице Хэла, когда они в конце концов встретились в зале Хердманстона.
— Отвезли на полудень, слыхах аз, — сказал он навстречу бесстрастно-холодному взору Хэла. — И ея, и вашего отца. Мы осадили замок Стерлинг, и коли малость повезет, он падет скорее ране, нежели позже, и тогда у нас будут сэр Мармадьюк Твенг, Фитцварин и толика знати пошибом помельче в обмен.
Не дождавшись от Хэла никакого ответа, Древлий Храмовник понурил голову.
— Мы вернем Древлего Владыку, не страшитесь, и, может статься, графиню Бьюкенскую тож — пленивший ея запросит выкуп достаточно скоро.
И встал, ибо ничто не могло заставить его долго глазеть в пол.
— Одначе питаю сомнения, что вы найдете много счастия, возвращая ея мужу.
А затем пришла литания смертей, ввергшая Хэла в громадную серую пустоту, в которую обратился теперь Хердманстон, и отправившая Древлего Храмовника, бичуемого чувством вины, в паломничество на юг за телом. Он сделал остановку в Хердманстоне, чтобы сообщить Хэлу о своих планах, и, переговорив лишь с Симом, уехал прочь с двумя слугами и повозкой, исчезающими темными силуэтами на фоне заиндевевшего пейзажа.
В тот же день, пронизанный шелестом ветра и кружением снега в полузамерзшей грязи, Хэл стоял у серого каменного креста, глядя, как весело распевает малиновка, надувая пламенеющую грудку, будто пришла весна.