Лев пробуждается

Сим знал, что, вопреки всему напускному безразличию, Хэл ни на минуту не забывает о мальчонке, явно выдав это улыбкой, подсмотренной Симом, чуть тронувшей его уста при виде Псаренка по пути в прецепторию в Белантродиче.

Псаренок, посетивший ставку храмовников в Шотландии впервые, прямо рот разинул. Даже госпиталь был дивом. Кровля в форме перевернутого корпуса корабля символизировала благостыню, плывущую по миру, как корабль по морям. Маковка крыши возносилась над плитами пола на такую высоту, что не достали бы шесть человек, встав друг другу на плечи, а окошки из цветных стекол проливали повсюду радужный свет. Подивился даже Хэл, впервые оказавшийся в госпитале, где было довольно света, чтобы все видеть.

В ширину госпиталь не уступал троим мужчинам, положенным бок о бок, с резными стропилами, изображающими горгулий, и ярко раскрашенными балками, через регулярные промежутки увешанные Босеанами — белыми хоругвями с черным верхом, знаменующими присутствие ордена. Над каждой дверью была вырезана надпись «Non nobis, Domine, non nobis sed nomini tuo da gloriam» — начало первого стиха псалма 115: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу»[63].

Каждое спальное место в темно-красных и золотых тонах представляло собой альков с отодвигающимися занавесами для уединения и столиком с собственной оловянной чашей, кубком и медным сосудом. В одном конце была крохотная, но чу́дно обставленная часовня, устроенная так, чтобы при открытых дверях и отодвинутых крестных перегородках недужные могли присутствовать на мессе и слушать службу, не покидая постелей.

Доброе место, чтобы занедужить, этот госпиталь прецептории Белантродич, думал Хэл. Под началом капеллана целых шесть человек, обученных врачевать раненых или занемогших Бедных Рыцарей, — но только не дрожащие массы по ту сторону ограды.

Будто укоризненный взор, съежившиеся и изнуренные, больные и здоровые бок о бок, и нипочем не отличишь одних от других. Руки и глаза молили о пище, воде или надежде, а голоса сливались в тягучий, негромкий гул отчаяния. Но это рыцари-храмовники, а не рыцари-госпитальеры; благотворительность — не их смысл существования, и чудесный госпиталь предназначен исключительно для заботы храмовников токмо о своих. Однако в ставке госпитальеров в Торфичене сущее столпотворение, а положение в Белантродиче по-настоящему отчаянное и безысходное.

Во дворе прецептории царили безмолвие и недвижность заиндевевшей пустыни, окутавшая мир зимняя дымка обратила солнце в серебряную монетку. Беднейшие, первые жертвы несжатых, спаленных урожаев и ранней зимы, пришли в поисках надежды и добычи от английского марша, но ее едва хватало воинам, не говоря уж о чадах, женщинах и стариках. Они уже начали умирать.

Рассудительные люди остались по домам, законопатив все щели; и несмотря на это, их находили закоченевшими до смерти, с пальцами, ссаженными до крови о железную землю огородов в чаянии выскрести жалкие остатки.

Мир отощал и оголодал, исчерченный темными рунами женщин, чад и мужчин, обносившихся и грязных, кативших в такую даль повозки, нагруженные бесполезными причиндалами прежней жизни — деревянными табуретами, жестяными котелками, плужными лемехами, сельскохозяйственными орудиями, кузнечным и столярным инструментом. По большей части повозки, замотанные тряпками в качестве сработанных на скорую руку укрытий, служили вместилищем бедствий, и приютившиеся в них люди марали земли вокруг храма своими отбросами, своими мольбами, запахом своих мрачных угроз и страхов.

Горели костры, и люди дрались, дабы уберечь дерево своих старых столов, повозок и стульев. Не было ни лошадей, ни пони — если они вообще когда-нибудь были хоть у одного из них, а мясо либо дотошно прятали, либо выменивали на другие продукты и топливо.

Такова цена кровавой войны для обеих сторон — победоносные шотландцы голодали, потому что их неубранный урожай сгнил на корню. Разбитые англичане голодали, потому что шотландцы разоряли их кровожадными лупами не только ради богатств, но и ради пропитания, опустошавшими Нортумберленд от Кокермута до Ньюкасла.

Они разоряли земли, пребывающие под защитой громады замка Барнард, а если кто и замечал, что это английская крепость Баллиола, то держал рот на замке, продолжая кровопролитие, усугубляемое мстительным боевым кличем «Берик!».

Всего этого едва-едва хватало, чтобы поддержать жизнь армии, хоть от нее и немного осталось; люди брали, что могли, и расходились по домам в уповании прокормить свою родню зимой.

Отчаявшиеся шли за армией, как вороны за плугом, пренебрегая опасностью ради шанса поесть. Хэл смотрел, как вооруженные до зубов люди прибыли с повозкой и начали раздавать хлеб из суржи — кормовой смеси пшеницы с рожью и опилками, видел цепкие руки и проворные ноги счастливчиков, прижимавших драгоценный трофей к груди и сторожившихся других, подстерегающих на окраинах, чтобы отобрать его.