От этого тяжкого прошлого скверно стало на душе, ты уж прости, друг мой. Бывали вещи и повеселее. Скажем, в истории канонизации образа Ленина на протяжении десятилетий монопольным правом направлять и решать владели два крупнейших специалиста по Ильичу, вотчины которых были благоразумно поделены, хотя первый был неизмеримо крупнее и влиятельнее. Речь идет, как ты сам понимаешь, о Владимире Серове и Николае Жукове.
Фигура Серова столь колоритна, "дела рук его", всесильного члена ЦК, президента Академии художеств СССР, первого секретаря Союза художников России, не поддаются мимолетной оценке, о нем как-нибудь поговорим отдельно. Жуков был действительно узкий специалист по "образу" и временами казалось, что он от имени не только "образа", но и самого Ленина представительствует среди нас, своих современников.
Однажды развернулась небывалая баталия вокруг картины с Лениным, считавшейся спорной. Тимошин прикрепил к картине Жукова в качестве консультанта, считалось, что картина под его руководством будет дорабатываться. Ежедневно появлялся Жуков у картины и делал "ценные" указания. Автор ничего не изменил в картине за все время "доработки", он неторопливо прокрывал ее лаком, дабы скоротать время в ожидании всякого рода высоких гостей, которых "таскал" к картине Тимошин. Консультант был удовлетворен работой над картиной. Появляясь, он начинал живчиком вертеться, потирать быстрые ручки, а в довершение, в ленинской быстрой манере начинал чиркать карандашом на каком-либо клочке бумаги, ставя новую задачу. Одно обстоятельство в картине было неприемлемым: Ленин продолжал орать с трибуны во всю глотку. Автор решительно отказался закрыть рот. Если, заявил он, не удалось заткнуть рот Ленину при жизни, то какой же резон делать это теперь?
И вот как-то в выставочном зале на Беговой, где висела картина, в который раз появился, шумно дыша, в стальном, с иголочки, костюме, Жуков. Его мятое, жабье лицо с бусинками глазок было решительным и озабоченным. Предстоял окончательный разговор. Автор был вежлив и непреклонен. И тогда Жуков, брызжа слюной, закричал:
- Ле - нин! Ле - нин! Он же дво - ря - нин, понимаешь, дво - ря - нин! Благородный, красивый человек! А что там? - показал на Ленина, - ХЛЕ - БА - ЛО, ХЛЕБАЛО!
Дорогие Мура, Алик!
...У нас все нормально, ходим на иврит...
В воскресенье приглашают меня для переговоров о работе в Национальный музей, у меня есть сформулированная идея - книга-монография о художниках, прибывших в последние годы. Эту тему я уже начал разрабатывать, написав 2 статьи, впечатление после публикации хорошее, хотят устроить, обеспечить и т.д.
Работа интересная, я намерен собирать материал во всех случаях, и если под эту идею получу должность или стипендию - дело будет вполне реальным. Для Люси пока нет ясности, точнее, есть, но безрадостная - работой не пахнет, все, что имеет отношение к русскому языку, забито давно.
Многие знакомства не удается реализовывать, живем не в городе, а это все меняет, хотя автобусы позволяют в полчаса быть в любой точке города, так и не повидался здесь с теми художниками, кто симпатичен мне: ульпан, дети, впечатления - все требует сил, да еще масса бюрократической суеты с бумагами, деньгами, кредитами. Люся временами паникует, скулит, но не пришло время подбивать бабки, рано делать выводы - все очень противоречиво. Просто некоторые вещи обрели реальность. Расставание с близкими - навсегда; война, инфляция; национальные и религиозно-обрядовые вещи не то, чтобы рядом - мы в них и это тоже - навсегда.
Есть другой ход - в определенной степени практически возможный только в ближайшие два года, но только тогда, когда оплатишь все расходы, начиная с первого билета, а для этого нужны большие деньги, все время и силы уйдут на них.
...В Мюнхен уехала семья из нашего ульпана - жена русская, так здесь есть легенда, что уехали, запродав свои души церкви, разумеется, православной. Я пытался развлечься, пытаясь узнать тариф на душу мусульман, католиков, др., с тем, чтобы узнать наибольшую цену. Все было принято почти всерьез, шуточки такого рода здесь не проходят.
...Сейчас я слышу пение из синагоги, она через улицу - там начался шабат. Умиление первых дней прошло и ясно только одно: если я еврей, то кем же населена страна - кто они? Но когда они есть истинные, а мы, сабры утверждают, что нет, то трудно возразить - ведь они здесь родились, на своей земле.
Дорогая Миля!