Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Среди гостей Дамасия собрались все люди торговые, и после шуток, здравиц и веселых, необязательных речей их мысли обратились к вещам привычным: дешевизна-дороговизна, цены на хлеб, соленую рыбу, канаты; торговые дороги и караванные пути, военные действия, которые или разоряли, или, напротив, приносили прибыль. Зала наполнилась ровным, неспешным говором.

Неподалеку от Асамона возлежал костлявый, черный от солнца Креофил из Тира, скорее путешественник, нежели торговец. Два года потратил Креофил, чтобы добраться до загадочной Индии, и год, чтобы воротиться назад на малоазийский берег.

— И что же, милейший Креофил? — допрашивал его с любопытством добродушный Ямвлих с Лесбоса.— Богаты ли там люди? И чем торгуют?

— За наши товары тамошние племена пригоняли нам быков, платили рабами и необделанными кусками серебра и золота, и меди. Все это водится на их земле в изобилии. Но чеканных денег индийцы не знают. Так и другие купцы, кто плавал в Индию, говорили мне.

— Оно конечно,— сомневался Ямвлих,— чем длиннее дороги, тем твое золото становится дороже. Но вот я слышал, у нас под боком с тобой, в Лидии, течение реки Тмола тучами приносит золотой песок. Тамошние жители, когда появляется нужда в золоте, загоняют на перекаты стадо-другое баранов с длинным руном и держат их в воде, перегородив реку, весь день с утра, а когда солнце начинает клониться к закату, они выгоняют стадо на берег. При этом бараны шатаются от тяжести застрявшего в руне золотого песка, а многие не могут даже идти, и хозяева, ухватив за рога, вытаскивают их на берег.

— Ты говоришь, в Лидии?

— Ну да. Да. Но неужели ты не слышал про это? — дивился добродушный Ямвлих.

— Я слышал, но будто во Фракии, в верховьях Стримона, любезный. По малым притокам.

— Во Фракии не-ет. Там леса. Ах, какие там леса! Корабельные рощи. И много сосны для весел. Чудные там леса.

Гнафон вдруг вспомнил что-то и прыснул со смеху. И стал нашептывать было приятелю на ухо свою историю, во вездесущий Феспид поймал его за руку и громогласно пристыдил:

— Ну, нет! Нет, милый юноша. Так не годится. Коли есть что, так ты выкладывай всем. Мы тут друг от друга,— он выделил голосом и интонацией «друг от друга»,— мы тут друг от друга секретов не держим. Так что, милости прошу.

Все одобрительно загудели, так им по душе пришлись слова хлеботорговца Феспида.

— Вовсе нет, почтенные,—звонко рассмеялся Гнафон, нимало не смущаясь.— Но я подумал, не подобает мне, глупому отроку, отнимать у вас время и осквернять ваши уши своими недостойными речами. Однако, если вы все считаете себя моими друзьями, что ж... я готов

Учтивая и веселая речь ликосурца рассмешила достойных купцов, и ему было велено продолжать.

— Когда вы заговорили о Фракии,— начал Гнафон,— я вспомнил один странный обычай, о котором услышал совсем недавно. У фракийских племен, которые живут севернее крестонеев, когда умирает глава семьи, его многочисленные жены вместе с друзьями и родственниками покойного собираются вокруг тела и начинают яростно спорить, какую из жен он любил больше других. Они спорят так день и спорят ночь, и еще день, и еще ночь. На третьи сутки, разрешив спор, любимую супругу торжественно закалывают и хоронят затем вместе с мужем. Остальные жены горюют и расцарапывают в кровь лица, что выбор пал не на них, ведь это для каждой величайший позор.

Все подивились чужому обычаю и похвалили рассказчика.

Но вот четыре раба, ухватившись с разных сторон и напрягаясь под тяжестью, внесли позолоченный серебряный поднос. Поднос был столь велик, что на нем поместилась огромная жареная свинья, положенная навзничь. Она показывала всем брюхо, набитое изысканными и вкусными вещами: там были запеченные дрозды, жаворонки, яичные желтки, устрицы, морские гребешки. Над блюдом вился легкий парок, и зала тотчас наполнилась ароматными запахами.

Красивые рабыни внесли следом по два лекифа с душистой миррой. Один из них был золотой, другой — серебряный, и оба вмещали по котилу. Раб-сириец с низким поклоном предложил каждому из гостей по два лекифа в дар от имени хозяина и вызвал бурю восторга подобной щедростью.

Пока все это раздавали гостям, а рабы резали свинину и золотыми лопатками накладывали всем румяные огромные куски, истекающие соком, Дамасий что-то шепнул сирийцу, и тот принес нечто, покрытое куском ткани. Дамасий, смеясь, сдернул ткань и приказал обнести и показать каждому, сославшись, что так делают в Египте по древнему обычаю на всех застольях, вроде нашего с вами.

В руках сириец держал деревянное изображение мертвеца, лежащего в гробу, вырезанное и раскрашенное столь правдоподобно, что всякий, едва взглянув, не мог не содрогнуться от вида смерти. На крышке гроба, прислоненной рядом, читалась отчетливо надпись:

«ВЕСЕЛИСЬ И РАДУЙСЯ ЖИЗНИ, ПОКА МОЖЕШЬ.

ВЕДЬ И ТЫ БУДЕШЬ СКОРО ТАКИМ»