Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Им и прежде в учебных схватках приходилось встречаться в паре друг против друга. Но то была скорее игра, настолько игра, что они смогли даже подружиться. Теперь между ними стояло слишком многое, чтобы Асамон мог считать предстоящую схватку по-прежнему игрою.

Под звуки флейты оба панкратиаста, хищно пригнувшись, начали подвигаться друг другу навстречу. Внезапно, словно камень, пущенный из пращи, ликосурец бросился на Асамона. Прыжок — удар пяткой в грудь. Еще прыжок — и снова удар. Ногой... Рукой... Снова ногой. Асамон был ошеломлен подобной яростью, и даже мелькнула слабая мысль, что тут есть расчет именно на дружеские чувства, на его растерянность, неизбежную поначалу. Если это было действительно так, то расчет вполне удался. Афинянин с трудом уходил от ударов. Упал и, катаясь на спине, едва успевал увернуться от одного, как пропускал другой. Вскочил, перехватив удар на ступню, но организовать встречную атаку ему никак не удавалось — бешеный натиск Гыафона сковывал его по рукам и ногам.

Асамон знал приятеля достаточно: тот был весьма неуравновешен по натуре, и приступы внезапной, бурной деятельности вдруг необъяснимо сменялись в нем ленивой и тупой созерцательностью при полном упадке душевных сил. Но сегодня Гнафон выглядел великолепно и был опасен своей изощренной непредсказуемостью. Две победы в предыдущих поединках говорили об этом лучше всего.

Во время одного из ударов Асамону удалось все же перехватить запястье приятеля, и он сильным рывком на себя вывел его из равновесия, подставив на ходу бедро. Ликосурец, взлетев в воздух, оказался на песке. Но Асамон не стал ввязываться в борьбу с полным сил соперником. Такие положения всегда чреваты самыми неожиданными и опасными ударами, а рисковать он не хотел.

Публика расценила этот шаг не в его пользу. Послышались насмешливые реплики, свист, а кто-то ловкий даже запустил в него огрызком яблока, угодив в плечо, и вызвал тем смех.

Но на скамме все шло по-прежнему: ликосурец стремительно наступал, и афинянин, как в первых двух поединках, едва успевал защищаться. Казалось, он не мог ничего противопоставить, хотя многие помнили, чем эти поединки закончились, несмотря на малопривлекательную манеру боя. Вскоре все голоса смолкли. Появилось ощущение, будто при всем напоре и стремительности атака ликосурца выглядит беспомощнее умелой защиты соперника. Но вновь раз за разом Гнафон из Ликосура нанес два чувствительных удара по туловищу, в голову и продолжал наступать.

Зрители, недовольные бездействием афинянина, принялись улюлюкать.

И вдруг — молниеносный удар. В подбородок. Мало даже кто заметил. Словно наткнувшись на препятствие, Гнафон из Ликосура чуть качнулся назад, лицо его безвольно обмякло, зрачки покатились вверх, под веки. На подгибающихся, ватных ногах он сделал еще два слабых шажка вперед и разом, как бы сломавшись в плечах, в поясе, пал на колени, уставил незрячее лицо в небо.

Поединок был закончен.

В третий раз юный афинянин покидал скамму при всеобщем молчании обескураженной публики. Только что многие улюлюкали и осыпали его насмешками, веселились, когда огрызок яблока ударил афинянина в плечо, и вдруг приходилось признавать свои заблуждения, вместо хулы воздать гонимому хвалою — на этот нелегкий шаг необходимо время и известная доля мужества. Публика стыдливо молчала.

Мегакл, единственный, прямо от барьера подхватил питомца в охапку и, радостно похохатывая, в три прыжка вознес победителя на место, изрядно помяв его.

На каменной скамье, поверх небрежно брошенного гиматия, Асамон наткнулся глазами на кроваво-красную крупную розу с еще не раскрывшимся до конца бутоном. Равнодушным жестом наставник смахнул цветок на пол и усадил Асамона на скамью, крепко тиснув его еще раз в могучих объятиях. В возбуждении Асамон тотчас забыл о цветке. Впереди его ждал бой победителей. С Тисаменом, братом Хрисы. Все другие соперники из дальнейшей борьбы постепенно выбыли. Из них последним оставался Гнафон из Ликосура. Теперь он уходил со скаммы, опираясь на плечо педотриба, с низко опущенной головой.

Неизбежность поединка с Тисаменом юный афинянин ощущал в себе постоянно. Так муравьи предощущают грядущую жестокую засуху и голод и с особым прилежанием пополняют свои кладовые зернами полевых злаков. Это противостояние определилось между ними еще в Элиде, не по вине Асамона. И когда их однажды поставили в пару друг против друга, учебная схватка в мгновение ока превратилась в ужасное побоище. После оба были жестоко высечены в назидание всем, но в пару их ни разу с тех пор не ставили.

Мегакл, бывший свидетелем побоища, спустя время то ли в шутку, то ли всерьез заметил: «Судя по вашему любезному обращению друг с другом, война Афин со Спартой в скором будущем вполне предрешена. Для этого нет нужды быть пророком».

С появлением Хрисы беспричинная, казалось бы, неприязнь между ними обрела наконец твердую почву.