Хэлкар отошел к окну и остановился там, вглядываясь во тьму. Показалось — или действительно на мгновение он заметил свет звезды? Нет, темнота за узкострельчатым окном была непроглядной, густой как терпкое вино, настоенное на полыни. И еще показалось ему, что он видит отраженное в рассеченном серебряной сеткой стекле лицо мальчика, которого вели на вершину Менелтармы — того мальчика, которым он был когда-то. Он не думал ни о чем — вглядывался в себя, пытаясь отыскать хотя бы отголосок тех, живых, человеческих чувств…
Ничего. Только глухая волчья тоска — такая, что хочется завыть, запрокинув лицо к тяжелому беззвездному небу.
Он повернулся к Саурону.
— Начать все заново?
И понял вдруг, что если Саурон ответит — да, он скажет — убей меня.
— Нет, — ответил Саурон. И повторил: — Нет. Ты вернешься к началу, оставшись таким, какой ты есть.
Хэлкар кивнул. Саурон медленно поднялся, не отводя взгляда от лица нуменорца. На его раскрытой ладони лежало кольцо: черный метал, черный камень. Хэлкар не знал, что это. Так было нужно. Он не спросил — зачем.
Просто протянул руку.
Ладонью вверх.
На мгновение их руки соприкоснулись — и что-то дрогнуло в лице Саурона.
Он опустил глаза и, развернувшись, поспешно вышел из комнаты. Хэлкар остался один. Остался смотреть на пляску пламени в очаге.
…Частым стуком сердца — перестук, перестук, перестук копыт, и летит вперед гонец, глотая сухую пыль. Принц Ханатты, получив весть, сказал только: «Любая помощь Посланника Солнца будет радостью и честью для нас». Мчится гонец в Черную твердыню, неся ответ принца Керниена, военачальника Ханатты: любая помощь… Мчится гонец, неся весть: Нуменор снова двинул свои войска в бой. Надежды мало.
Любая помощь будет — надеждой.
И — эхом — несказанное: помоги…
Хэлкар стоит перед Сауроном — прямой и холодный, как черный клинок.
— Ты отправишься в Ханнатту. Ты знаешь, что такое война и что такое Нуменор. Ты знаешь, что делать для того, чтобы остановить твое войско, — голос Владыки холоден и жесток.
— Я сделаю это, — Хэлкар идет к дверям, но, уже почти на пороге, останавливается и оборачивается:
— Ты же знаешь, кто я. Ты знаешь, как я буду добиваться своей цели. Все это ляжет на тебя. Тебя это не останавливает? Ты не боишься, что тебя будут считать таким же, как и я? — эхом.
— Мы с тобой поговорим об этом. Потом. Когда ты вернешься.
Коротко кивнув, Хэлкар выходит из зала.
Затихают шаги в коридоре, и фаэрни снова остается один. Пламя, потрескивая, пляшет в камине, отражаясь в невидящих глазах как в зеркале полированного светлого металла.
…Ты пройдешь через ненависть и боль, через пламя и смерть — и вернешься ко мне. Вернешься более человеком, чем сейчас. А, может быть, душа твоя умрет навсегда. Но все равно — ты сможешь спасти многих. Сейчас ты не чувствуешь боли, но тоска твоя поведет тебя путем возрождения. Если ты не оступишься. Но все равно — многих ты приведешь к победе. Это, наверное, жестоко, но у меня нет другого выхода. Я не могу учить тебя сейчас. Нет времени. Ты должен будешь учиться сам. И если тебе хватит сил, ты вернешься сюда. А я… я буду ждать тебя…
…И встают вокруг темные стены Тол-ин-Гаурхот:
«Таирни, ты нужен мне. Я жду тебя. Я прошу…»
Свечи почти догорели, а за окном уже занимается рассвет, когда он встает из-за стола, и, скомкав, швыряет лист бумаги в камин.
Огонь расправляет листок письма; и — черным на сером пепле — «…что бы ты ни думал обо мне, ты навсегда останешься для меня — Тано…»
— Я буду ждать тебя, — тихо, кажется, удивляясь этим словам и страшась их, повторил Гортхауэр. — Я буду ждать тебя… ученик.
Ученик, который никогда не произнесет слова — Учитель.
Хэттан
…Саурон долго молчал, испытующе глядя в измученное лицо нуменорца. Тот не опускал глаз. Он действительно хотел искупления. Он спешил. Тогда Майя встал и сказал ему:
— Следуй за мной.
Путь показался долгим и страшным. Они отправлялись, когда только-только начали загораться первые звезды, и всю ночь несли их крылатые кони к юго-востоку. Нуменорец изо всех сил вцепился в переднюю луку седла, так, что пальцы побелели. Земля медленно проворачивалась где-то невообразимо далеко внизу. Она казалось такой огромной, что не только человек был ничтожен среди ее сонного величия, но и сам великий Нуменор, благая земля, был лишь жалким клочком суши, горсткой камней, оторванным от пестрой ткани земли желтым лоскутком.
Аргору седло коня казалось ненадежной опорой, его тянуло вниз, неудержимо тянуло. Лететь самому. Хоть несколько мгновений. Потом — ничего. Это было сладко и страшно, он никогда не чувствовал так. «Неужели это явь? И это я? Лечу вслед за Врагом, иду за ним как собака… Что со мной? Или я этого хотел, но не знал? Я хотел полета? Неужели я не знал себя?»
Постепенно светлело небо. Теперь рассвет был немного впереди и слева.
«Велик мир… И как же могучи были и есть сотворившие его! Не поймет величие этого свершения тот, кто не увидит его с высоты. Почему этого Валар не дали людям? И почему же они прокляли эту красоту, это величие? Почему я спрашиваю об этом?»