Критики, за вычетом очень немногих несогласных, расточали альбому комплименты. Они приветствовали возвращение Леонарда, говорили ему, как сильно скучали по его голосу, глубине, лукавому юмору — пусть на новом альбоме и не было стольких классных, игривых афоризмов, как на I’m Your Man, — и что Ten New Songs вполне оправдал долгое ожидание. В интервью его спрашивали, собирается ли он гастролировать. По поводу гастролей Леонард не выказывал энтузиазма и сомневался, что всё ещё может заполнять залы. Типичный коэновский ответ — скромный и самоуничижительный. С прошлого тура прошло немало времени, и вполне возможно, что он действительно сомневался в своих силах, но главным образом он просто не хотел гастролировать. У него очевидно была аудитория в Европе, где Ten New Songs имел успех — Топ-30 в Великобритании, номер 1 в Польше и Норвегии, золотой статус в ещё нескольких странах. В Америке дела вернулись к состоянию до альбома I’m Your Man: Ten New Songs продавался плохо и не попал даже в Топ-100. Зато в Канаде альбом стал платиновым и получил целых четыре приза «Джуно»: лучший альбом, лучший артист, лучший автор песен и лучшее видео (за клип на песню «In My Secret Life» с мягким соулзвучанием, выпущенную на сингле).
Соотечественники теперь, кажется, уже не могли остановиться, оказывая Леонарду почести. На празднование Дня Канады канадское консульство в США заказало организовать в Нью-Йорке, в Бруклине, концерт-трибьют Леонарду, для чего на роль куратора был приглашён Хэл Уиллнер. Уиллнер был знаменит своими масштабными концептуальными проектами, посвящёнными таким выдающимся деятелям музыки, как Нино Рота, Телониус Монк, Курт Вайль. Последний раз Уиллнер видел Леонарда ещё до монастыря, в туре The Future World, когда пришёл на концерт в Нью-Йорке вместе с Алленом Гинзбергом; он вспоминает: «Было очевидно, что что-то не в порядке; атмосфера была не такая весёлая, как в туре I’m Your Man. Мы с Алленом прошли за кулисы, чтобы поздороваться, а Леонард как раз в этот момент улизнул».
Уиллнер позвонил Келли Линч — удостовериться в том, что Леонард не возражает против бруклинского концерта. Она ответила, что Леонард ничего не имеет против — при условии, что ему самому ничего не придётся делать; Уиллнер принялся за работу. Чтобы выйти на одного из нужных ему артистов, он позвонил Джули Кристенсен. Джули сказала ему: «Если ты делаешь концерт песен Леонарда, тебе нужно позвать меня и Перлу на бэк-вокал». Уиллнер решил, что это интересная идея; он позвонил Перле Баталья, но та ответила, что в назначенный день уже занята. «После разговора с Хэлом я просто расплакалась, — вспоминает Перла. — Я не могла не участвовать». Она перезвонила Уиллнеру и сказала, что готова отменить другой концерт при условии, что ей дадут спеть «Bird on the Wire» и — дуэтом с Джули — «Anthem». Оказалось, что «Anthem» не входит в программу концерта. Однако встретившись за чашкой кофе с Перлой и Леонардом, Уиллнер передумал, когда Леонард сказал, что, по его мнению, «Anthem» будет хорошим дополнением к программе. Этим участие Леонарда в подготовке бруклинского концерта и ограничилось.
Больше половины артистов, приглашённых Уиллнером, были женщины. Он позвал Лори Андерсон, Линду Томпсон, Кейт и Анну Макгэрригл, дочь Кейт Марту Уэйнрайт, Перлу Баталья, Джули Кристенсен, а также Ренни Спаркс из дуэта The Handsome Family. «Это было очень естественным решением, — вспоминает Уиллнер. — Мы не пытались имитировать Леонарда, а Леонард любил женщин — истинной, истинной любовью. Женский вокал очень подходит его песням, тому, как он выражает словами чувства». Артистов-мужчин на концерте было пятеро: сын Кейт Макгэрригл Руфус Уэйнрайт; сын Линды Томпсон Тедди Томпсон; не приходящийся им родственником Марк Энтони Томпсон; муж Ренни Спаркс и второй участник дуэта The Handsome Family Бретт Спаркс; и Ник Кейв. «[Для меня стало] сильным переживанием услышать, как песни Леонарда поют все эти женщины, — рассказывал Ник Кейв. — Они чудесно интерпретировали его вещи — думаю, во многих отношениях гораздо эффектнее, чем вокалисты-мужчины. Я не всегда понимал, что эти песни — совершенно выдающиеся на нескольких уровнях, и что, хотя я люблю голос [Коэна] (он оказывает необычайно сильное воздействие и имеет уникальный тембр, прямо как труба Майлса Дэвиса), эти песни могут обойтись без голоса Леонарда. Это просто очень хорошие песни — и их так много. Я всегда особенно любил его ранние вещи, особенно Songs of Love and Hate, потому что это панк-рок, сырее некуда. Но со временем он стал глубже, человечнее».