Первая сессия записи закончилась на рассвете. Братья Кессели проверили, правильно ли надписаны плёнки, и проследили, чтобы их как следует уложили на тележку; эту тележку после каждой сессии подкатывали к машине Спектора под присмотром Джорджа, его вооружённого телохранителя. «Фил всегда забирал плёнки домой, — говорит Дэн Кессель. — Так было не только с Леонардом — Фил просто всегда так работал. Студии не станут охранять твои плёнки так строго, как ты сам их будешь охранять». Джордж был отставным федеральным маршалом. Как и Спектор, он всюду ходил с пистолетом в кобуре. Разница между ними, как говорит Дэн Кессель, заключалась в том, что «у телохранителя пистолет был всегда заряжен. А у Фила никогда». Леонард пошутил, что ему тоже нужно завести вооружённого телохранителя и устроить перестрелку на бульваре Сансет. К Леонарду в гости приехала Малка Маром, и он пригласил её с собой на студию. Он сказал ей, что Спектор её боится, потому что считает её израильским солдатом. Маром приняла приглашение. Атмосфера показалась ей «очень пугающей — потому что у Фила Спектора на столе были бутылки вина Manischewitz и пистолет. Я спросила Леонарда: «Почему ты записываешься с этим психом?» Он ответил: «Потому что он очень хорош в своей профессии».
У Харви Куберника была важная роль во время записи: Спектор или Марти Машэт, иногда заходивший на студию со своей девушкой Аврил, посылали его в еврейский магазин Canter’s за сэндвичами с печёночным паштетом и солониной. Кубернику уже приходилось наблюдать Спектора за работой. По сравнению с другими сессиями Спектора его работа с Леонардом показалась Кубернику «не слишком хаотичной». Но для самого Леонарда, как говорит Дэвид Кессель, «это было как смерч».
На второй день записи, ближе к ночи, в студии появился Боб Дилан. «Он вошёл через заднюю дверь, — вспоминает Дэвид Кессель, — в обнимку с двумя женщинами. В правой руке у него к тому же была бутылка виски, и он пил его прямо из горла». За ними вошёл Аллен Гинзберг со своим любовником, поэтом Питером Орловски. Увидев гостей, Спектор вскочил и прокричал в микрофон слова приветствия. В студии собралось столько евреев, пошутил он, что можно провести бар-мицву. Работа прервалась, Спектор отправился общаться с друзьями. Они обнимались и пили, а затем, как всегда бывало, когда кто-нибудь приходил к Спектору на студию, гости были привлечены к работе.
Леонард записывал «Don’t Go Home With Your Hard-On» — лихое высказывание на тему семейного счастья. Дилану, с которым как раз тогда разводилась его жена Сара, было легче лёгкого проникнуться духом этой песни. Гинзберг позже рассказывал, что «Спектор носился как угорелый, всеми командовал, в том числе Диланом: «Стой здесь! Подальше от микрофона!» [5] Дэн Кессель вспоминает: «Он был очень возбуждён. То он стоял за пультом, то прибегал к нам, носился взад и вперёд, со всеми говорил и дирижировал нами». Блейн: «Он как будто дирижировал симфоническим оркестром, и это продолжалось много часов. Но именно так мы и работали с Филом; он не пытался нас измотать, он искал это особое ощущение. Эту магию».
Сессия перетекла в попойку. При свете дня, когда почти все разошлись по домам, Спектор и Леонард прослушали запись на огромных студийных колонках, на страшной громкости; музыка была яростная. «Это, — сказал Спектор, потягивая свой Manischewitz, — это панк-рок, мать вашу!» Леонард налил себе стакан текилы Cuervo Gold. «Теперь все узнают, — сказал он, — что под этой безмятежной, словно Будда, оболочкой, бьётся юное сердце» [6].
По предложению Дэна Кесселя следующую сессию записи устроили в студии Whitney в Глендейле. Это было новое здание, в более спокойном районе, оснащённое по последнему слову техники, которое принадлежало Церкви Святых последних дней. Там записывались Фрэнк Заппа и Кэптен Бифхарт. «Однажды ночью, — вспоминает Дэн Кессель, — Фил слушал запись на зашкаливающей громкости (Леонарду пришлось закрыть уши руками), и вдруг одна из двух гигантских мониторных колонок просто вылетела, так что задрожало трёхслойное звукоизолирующее стекло, отделявшее студию от аппаратной. Рёв «стены звука» на большой громкости может это сделать». Колонку надо было чинить, и запись снова перенесли в другое место — на этот раз в студию Devonshire Sound Studios в Северном Голливуде.