Леон

– Леон! Останови… это!

– Да ведь все уже решено, – сказал я, пораженный ее слезами. – Он издевался над тобой, а потом специально искал и хотел расправиться! Именно он, а вся шайка была у него на побегушках! Тех-то я вешать не стал, а просто превратил в мух…

Возница наконец справился с разворотом – за мгновение до того, как палач вышиб стремянку из-под ног приговоренного.

Штурвал

К вечеру Герда, кажется, успокоилась. Я подробно рассказал ей все похождения пиратской шайки: и как они погубили своих спасителей с острова, и как потом разгромили торговый корабль и перебили экипаж. И как я зачаровал стрелу для баллисты, и как пиратский корабль взлетел к небесам, и какое это было комическое зрелище. Я все ждал, что она улыбнется, и один раз, кажется, у нее дрогнули губы.

– Ты же сама все понимаешь, – повторял я через слово. – Ты бы сама приняла такое решение. Милосердие уместно, когда оно имеет смысл. Если появятся еще пираты, или разбойники, или кто угодно – они пойдут на виселицу. А как же иначе?!

– Своего дядю ты тоже повесишь? – спросила она после ужина, когда я проводил ее в мансарду. Завтра нам обоим предстояло ночевать в большой, самой большой в доме спальне, где была обустроена супружеская кровать.

– Нет, – сказал я, разворачивая портрет моей прабабки так, как положено висеть портретам – лицом к нам, изнанкой к стене. – Пока дядюшка мне полезен, я его не повешу. Потом посмотрим.

– А меня? – тихо спросила Герда. – Мне однажды уже рубили голову. Я бы не хотела… опять.

– Что за чушь. – Я уже с трудом сдерживал раздражение. – Слушай, завтра тяжелый ответственный день… Ложись спать. Я приеду пораньше.

* * *

Спать я, конечно, не ложился. Мой подарок Герде вышел вовсе не таким, как я ожидал, и я не мог понять почему. Она готова была рубить этого негодяя мачете, потом оставить навсегда крысой… Или ее так поразило, что я превратил остальных пиратов в мух? Ну, сожрали их чайки… а на что они годны еще? Порадовалась бы за сытых птиц… Нет, ну почему Герда так на меня смотрит? Она больше не любит? Она не хочет замуж?!

Это произошло не сразу, понял я, расхаживая по магазину, так что мыши, притихнув под плинтусами, не решались выйти. День за днем, с тех самых пор, как я объявил о нашей свадьбе… или о том, что не собираюсь мстить дяде? Может, если я все-таки превращу его в жабу, Герда изменит свое ко мне отношение?

На башне пробила половина часа – наверное, полвторого. Я подумал, что бледный заспанный жених не украсит свадьбу, особенно рядом с недовольной, чем-то обиженной невестой. Судорожно зевнул, застелил одеялом скамейку…

Будто ветер прошелся по мастерской, и мои волосы, тщательно подстриженные лучшим в городе парикмахером, поднялись дыбом.

Еще не зная, что случилось, я бросился на улицу. Моря отсюда не было видно. Светились кое-где окошки в ратуше; я обернулся голубем, чтобы взлететь с брусчатки, и, поднявшись выше крыш, на лету перекинулся кондором, который с ровной земли не взлетает.

Ночь стояла ясная. Луны мне не требовалось. С высоты своего полета я увидел гавань и укрытый в ней порт, корабли на рейде… И увидел ее – почти у выхода из гавани, уже далеко. Двухмачтовый парусник с косыми парусами. Невозможно спутать ни с кем.

Оставалось несколько секунд, прежде чем она покинет гавань и перенесет себя в нейтральные воды. Усилием воли я замедлил время, а на самом деле разогнался до скорости, настоящему кондору вряд ли доступной. Увидел, как бурлит вода у нее за кормой, как надуваются паруса, напрягаются мачты – и за мгновение до ее перехода спрыгнул на шканцы, вцепился в штурвал и принял власть.

В первый раз я держал в руках этот штурвал.

Корабль содрогнулся, опрокинулся на корму, вскинув бушприт почти к самому небу; я устоял, чувствуя, как колесо пытается вывернуться у меня из рук, как ходит палуба, как свистят в воздухе снасти, стараясь дотянуться и ударить меня.

– Мы так не договаривались, Герда! Ты не можешь уйти без спроса!

Со шканцев я не мог разглядеть носовую фигуру, мне и не хотелось на нее сейчас глядеть.

– Разворачивайся, нам надо поговорить!

Она снова попыталась сбросить меня. Закачалась, почти касаясь мачтами волны. Паруса трещали, готовые разорваться.

– Перестань, я тебя не выпущу! Я не разрешаю так поступать со мной!

Она рванулась, желая перейти в нейтральные воды, переход всегда удавался ей легко и чисто, но я держал уже не только штурвал – мне казалось, что весь корабль у меня в горсти, в подчинении.

– Ты думаешь, меня можно просто выкинуть и уйти? Разворачивайся!

Я крутанул рулевое колесо. Герда завалилась на бок, показывая готовность опрокинуться и затонуть, и, будь она простым кораблем, так бы и случилось. Но ни она, ни я простыми не были. Я управлял сейчас и парусами, и балансом корпуса, и рулем, и даже волнами вокруг, кажется, немного управлял. Я развернул ее силой, как ни трещали переборки, как ни хлопали, разрываясь, паруса.