Леон

«Почему ты стесняешься попросить?» Но о таком же не просят. Мотор косилки трещал, наушники защищали от шума, Герда выкашивала каждую травинку, я стоял за ее спиной в нескольких шагах; почему я никогда не спрашивал, когда заканчивается ее рейс? День, час, было ведь точное расписание, почему я не спрашивал? Чтобы гадать сейчас в оцепенении, вернулась она вовремя – или?

Она почувствовала мой взгляд. Еле заметно вздрогнула. Я увидел, как напряглись плечи, но Герда не посмотрела на меня, продолжая стричь и стричь давно подрезанную траву. Лезвие газонокосилки коснулось камня и предостерегающе взвизгнуло.

Я представил, как протягиваю руки и обнимаю ее, и между ее грудью и моими ладонями нет ничего, кроме тонкой майки. Воображая все это в деталях, я оставался на месте, перетекая из жара в холод и обратно, и газонокосилка гудела вхолостую. Герда тоже не двигалась, но не потому, что ждала моего прикосновения, наоборот, – готова была срезать меня, как траву, если я хоть на волосок нарушу дистанцию.

Безвыходная ситуация. Мы оба стояли, будто соляные статуи, когда на крыльцо вышел Микель:

– Привет, Леон.

Я отступил сразу на пять шагов. Герда, по-прежнему не оборачиваясь, отключила газонокосилку и бросила рядом с дорожкой. Стянула на шею наушники:

– Форнеус, садовник халтурит.

– Ты слишком строга. – Он ухмыльнулся, и фраза прозвучала двусмысленно. – Поздоровайся с Леоном. Он скучал.

– Здрасьте. – Она наконец-то повернула голову. Лицо у нее, в отличие от шеи, было покрыто старым загаром, осунулось и обветрилось.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – пробормотал я.

– Отлично. – Она поджала губы.

– Ты на меня до сих пор… обижаешься? – Я не хотел говорить об этом при Микеле, но тот не спешил уходить, стоял и слушал.

– Мне нет до тебя дела, – сказала она почти с отвращением. – Ты для меня не существуешь.

Сердце мое, кажется, вывалилось на дорожку. Во всяком случае, я так почувствовал; много месяцев прошло. Мы не виделись. Я ее ждал. Да, я не надеялся ни на что, кроме легкого товарищества… Но чтобы вот так?!

– Условие придется выполнить, – негромко сказал Микель.

– Условие? – Я не понял, что он имеет в виду. А Герду передернуло, как от удара плеткой.

– Я задержалась в последнем переходе, – проговорила она, почти не разжимая зубов. – В мертвом штиле. Поэтому Форнеус решил, что я должна быть наказана.

Я в ужасе поглядел на Микеля. На моей памяти он никогда не наказывал Герду, даже когда она откровенно косячила.

– Я должна буду исполнить твое желание, – продолжала Герда отстраненно. – Одно. Зато… любое.

Последнее слово она выплюнула, как тухлятину. Я лишился дара речи. Микель небрежно кивнул:

– Надеюсь, ты придумаешь для нее что-то действительно трудное. По всей совокупности проступков… это был провальный рейс. А я предупреждал.

Герда съежилась. Но посмотрела с вызовом. И очень высоко подняла подбородок.

– Желание? – промямлил я. – А какое?

– Любое, – казалось, что Микель шутит, но он не шутил. – Дай волю фантазии.

Это было в духе его педагогических экспериментов – он выдавал мне огромную власть и смотрел, что я с ней сделаю. И это было эхо нашего недавнего разговора.

– Можешь сразу не загадывать, – он ухмыльнулся шире. – Подумай. Если хочешь, чтобы я вышел, я выйду.

– Что тут думать, – я пожал плечами. – Герда, я желаю…

Я запнулся на долю секунды. Хотя, может быть, прошла и минута. Ладони мои сделались горячими и мокрыми. Герда смотрела мне в глаза. Я вдруг разозлился – а чего она хотела-то?!

– …Я желаю, чтобы ты подала мне сейчас прямо в руки эту газонокосилку. И не смей ослушаться.

Ее глаза орехового цвета сделались почти черными. Она кончиками пальцев провела по обветренным губам, от этого жеста меня бросило в жар. Еще через несколько секунд она подняла с травы газонокосилку, справилась с желанием огреть меня по голове и резко протянула косу мне прямо в руки – подавись, мол.

Микель улыбался совершенно невозмутимо. Иногда мне казалось, что он знает вообще все, все наперед. Но думать так было неприятно и скучно – это означало, что своей воли у меня нет и не предвидится. А это, во-первых, очень скверно, а во-вторых, это вранье.

С газонокосилкой наперевес я пошел в гараж. Поставил косу в углу на стойку, где ей было место, и тут мои ноги подогнулись. Я сел на пустую собачью переноску, безвольный, как тряпочка, и с головой полной слез.

Если продавец счастья может оказаться самым несчастным человеком среди множества миров – это был как раз такой момент.

Паруса и крокодилы